— Быстр! — определили рабочие. — Поглядим, как с Демидовыми драться будет!

В первый же день Василий Никитич прошел в литейные, где мастера разливали по формам расплавленный чугун, взял ковш у работного и сам стал разливать. Мастеровым это понравилось.

— Почему завод так опустили? — сурово спросил у них горный начальник.

— Да нешто мы тут при чем? — пожаловались работные. — Издавна на казенных заводах на Камне такие порядки. Никто по-настоящему здесь делом не интересуется. Приедет чин, нахапал — и подале отсюда. А мы дело любим! — простодушно признались они.

Уктусский завод приходил в явный упадок, работа на нем почти прекратилась. Железо, выпускаемое заводом, было ломкое, все отказывались от него. Работные понемногу разбредались кто куда. Многих переманил к себе Демидов. Леса в окрестностях почти все повырублены, плотина стала ветхой, того и гляди смоет ее в вешнее половодье. Домны полуобвалились.

Глядя на эту бесхозяйственность и заброшенность, Татищев почувствовал, что у него защемило на сердце. Тяжело будет работать. Но он был не из тех, кто отступает перед первыми трудностями.

О себе он мало думал. В управительском доме Василий Никитич занял одну горенку и зажил холостяком. До Татищева у правителя заводов собирались частенько гости, баловались домашними настойками. И на сей раз местный пристав пожаловал к горному начальнику. На стук из сеней вышла бойкая и злая на язык баба.

— Василий Никитич ноне не в духе, с ночи шибко занят делами. Ведено передать извинение!

— Шишига! Кш, ведьма! — пригрозил пристав, но баба все-таки не пустила его в горницу.

Обескураженный полицейский повернулся и, покраснев от гнева, ушел…

Спустя неделю капитан объехал уральские края. В глаза бросалось, что старые и новые демидовские заводы были отстроены в самых выгодных рудных местах и кругом шумели неоглядные леса. Казенные заводы хирели, постепенно все рушилось, не было хозяйского глаза.

Татищев не сдался. Оглядевшись, он проехал на реку Исеть, верст за семь от Уктусского завода, долго любовался лесистой долиной. Горы здесь невысоки, скаты пологи; взору открывался широкий простор. Ехал с капитаном бойкий писец. Капитан, указывая на долину, сказал писцу:

— Ноне тут отстроим город и завод!

Голос начальника звучал уверенно, но писец все же не утерпел:

— А кто строить-то будет? Людей нет, а сколько есть, и те перебегают к Демидову.

— Люди будут, а Демидову накажем настрого беглых не держать.

«Поживем — увидим, — с насмешкой подумал писец. — Демидов-то мужик хитрый, не скоро его обойдешь».

Начальник объехал горный перевал и вернулся в Уктус весьма довольный.

С каждым днем писчик диву давался: капитан наказал строить в Уктусе школу, и теперь плотники рубили обширный дом из смоляного леса. Между тем капитан объехал казенные заводы; всюду его поражала мерзость запустения. Правители вели хозяйство нерадиво, сами расхищали казенное добро, а то просто сбывали Демидовым.

Весной капитан получил из Берг-коллегии приказ. Этим приказом запрещалось Демидовым копать близ Уткинской слободы медную руду. Кроме того, заводчику строго, запрещалось принимать на работу пленных шведов, а также русских мастеровых и крестьян, бежавших с казенных заводов. Читая этот приказ, писчик догадался:

«Это непременно дело рук капитана. Есть закорючка Демидову!»

Акинфий Демидов сидел в своей Невьянской крепостце, торопил литье чугуна; за делами прослышал о приезде начальника горных заводов.

Разузнавший все приказчик Мосолов доложил хозяину:

— Капитан тот боек, проворен; ко всему, надо полагать, разумеет заводское дело. Сам я ездил тайно в Уктус, дознал: строит он школу да хвалится заложить на речке Исети завод. Видать, человек хваткий, до всего руки тянет!

Акинфий помолчал, уставился серыми холодными глазами на приказчика и сказал раздельно:

— Ты, Мосолов, запомни: на Каменном Поясе одни хозяева есть и будут — Демидовы! Капитанишка нам не указ; сам царь-государь над нами управа, и никто боле!

Мосолов отвел хитрые глаза в сторону, вздохнул:

— Э-хе-хе! До бога высоко, до царя далеко, а капитан сей рядом. Опасаюсь, хозяин, как бы бед он нам не наделал.

— Мы еще поглядим, кто кого! — пригрозил Акинфий. — Батюшка и не таких скручивал…

— Дай-то бог, дай-то бог, Акинфий Никитич, а все ж таки капитан этот необычный: он начальник горных заводов.

Демидов насупился, не ответил. В душе он уже поджидал, когда сойдутся дорожки его и капитана. «Посмотрим, что за птица, а потягаться ради скуки можно…»

Чтобы показать свою власть на Камне, он призвал наглого варнака Щуку и велел ему совершить набег с ватагой на казенный рудник. Мосолову хозяин настрого наказал сманивать работных с Уктусского завода и творить неприятности капитану. Услужливый приказчик по деревням и селам пустил слух: «Капитан-де строит избу, соберет робят малых в ту избу и почнет антихристовы клейма класть. Вот оно как!»

Бабы от страшных вестей выли в голос, не хотели отдавать ребят в школу…

В лесной глухомани, среди скал у реки Чусовой, бородатый кержак-рудознатец напал на медные руды. Капитан Татищев обрадовался, принял рудознатца приветливо и, не мешкая, на другой день отправился в горы. Место капитану понравилось: с гор открывался далекий простор, внизу серебрилась быстрая Чусовая, невдалеке шумел бор. Татищев заметил: руды были богатые.

Рудокопщика наградили, отпустили с миром. Через неделю из Уктусского завода капитан прислал рабочую артель; из смоляной сосны срубили бараки, пробили в горах шахту и стали добывать руду.

Рабочие трудились от темна до темна, наломили горы руды. Капитан помышлял сплавить руду по Чусовой на завод, но тут приключилась непредвиденная беда.

Темной ночью варнак Щука привел демидовскую ватагу и захватил шахту. Ватажники связали приказчику на спине руки, усадили его на чалую кобыленку и погнали в лес.

Щука объявил рудокопщикам — голос его был зол, вид свиреп, в руках плеть:

— Руды тут демидовские, кто дозволил рушить их? Попомните: кто супротив Демидовых идет, повяжем да бросим в Чусовую! Кто по добру желает под высокую руку Демидова? А кто не хочет — тому батоги припасены!

Работные, потупив глаза, молчали. Чубатый ватажник пригрозил:

— Аль пороть? Скидай портки!

Работные тяжело дышали, были потны; портки да рубахи на них рваные, бороды лохматые. Вперед вышел рослый дядька; он сжал кулаки:

— Вот что, не грози и плеть убери. Что приказчика в бор угнали, спасибо: сами думали в Чусовую его пометать. А на кого нам робить — все равно, хошь на беса, можно и на Демида!

Щука, глядя на горщика, позавидовал: «Эк, и здоровущ, дьявол!»

Крикнул работным:

— Ну, так робите, а жратва будет… Хлебушко да портки доставим. Вот оно как у Демидова!

Стоял мутный рассвет, от Чусовой поднимался туман, холодил тело. Мужики, почесываясь, нехотя опускались в шахту…

Несколько дней крутил татищевский приказчик по чащобам да гиблым местам. Чалая кобыленка притомилась; дороги не было. Донимали комары и гнус, а ночью пугал филин.

В одно утро кержацкие скитники увидали у ручья подохшую кобылу, а подле нее лежал неизвестный человек. Растолкали и дознались, кто он. Скитники и проводили приказчика до Уктуса.

Татищев в эту пору расхаживал по конторе и диктовал писчику доношение в Санкт-Питербурх; перо у писчика трещало, брызгало, он то и дело сажал на грамоту чернильные кляксы, и когда капитан поворачивался спиной, писчик проворно слизывал кляксы языком.

Дверь распахнулась, в контору ввалился приказчик. Татищев изумился: лицо заводского опухло, в ссадинах. Приказчик пошатывался; взор его был мутен. Капитан остановился посреди горницы, сдвинул брови:

— Никак хмельного нахлестался?

— Не довелось, господин капитан, — твердым голосом отозвался приказчик. — Беда стряслась!

— Неужто шахта обрушилась? — взволновался Татищев, кивнул головой: — Садись! Крепили плохо?