– Легкого пути, мин.

– И тебе легкого пути, миной, – отозвалась Машка на приветствие.

Это я так думаю, что приветствие. Надеюсь. Не хочется, чтоб после ее слов началась крутая кабацкая разборка. Не то у меня настроение, как для разборки. Да и запахи в кабаке очень уж аппетитные. Я невольно сглотнул, и брюхо тут же громко заурчало, напоминая, что последние дни я кормил его всякой дрянью. Подножным кормом, можно сказать. В другое время я бы и не глянул на этот корм, но когда в пузе пусто, то и горелый прошлогодний орех жратвой покажется. Другие пункты нашего походного меню лучше не вспоминать.

Сытый человек отличается большей брезгливостью и переборчивостью. Но пара недель строгого поста и он сжует что угодно, не заморачиваясь вопросами: Кого это я ем? И почему без соуса?

Машка за эти дни превратилась в ходячие мощи. Я тоже не оброс жиром.

И доказывать сейчас, что я круче крутых яиц, не было ни малейшего желания.

Наверно, кто-то наверху очень любит меня: ничего и никому доказывать не пришлось. Даже когда хозяин кабака обратил на меня самое пристальное внимание.

– Легкого пути, миной. Рад тебя видеть.

Я промолчал. Только кивнул. А чего тут говорить? Мол, я тоже рад и все такое?… Так это по моим голодным глазам видно. Похоже, кабатчик разглядел в них чего-то еще.

– Ты сильно изменился, миной Рид. Я не сразу узнал тебя.

А я не сразу сообразил, что миной Рид – это я. Бывает. Иногда я соображаю быстро, а иногда так, будто пью по утрам тормозную жидкость. Завместо кофе.

Здоровяк-кабатчик радовался моему появлению. Очень активно. А я молча улыбался. Сказать ему, что он обознался? Ага, счаз… Вот только завещание напишу.

Шути с равными себе или с умными.

Слышал я как-то этот совет. Очень неглупый мужик сказал. Вот я смотрел на хозяина кабака и понять пытался: умный он или как. То, что мы разных весовых категорий, – это я сообразил сразу.

Роста я с ним одинакового, но в плечах он шире раза в два, в толщину же – в три с половиной, а то и в четыре. Центнера два в нем. Как минимум. Но назвать мужика жирным, язык не поворачивается. Таким точно жиром обрастают борцы сумо. А какими неповоротливыми и медлительными бывают толстяки, я уже видел. В Японии. В стране, не в кабаке. А как тот кабак обзывался, не помню. По-английски чего-то. Там один из таких вот сумистов-сумоистов с места, без разбега, вспрыгнул на стойку бара. А она мне по грудь была. И тут же рухнул вниз. На того придурка, что был по другую сторону стойки.

Не знаю уж, из-за чего у них вышел спор, но сила удара получилась такой, что меня на полметра подбросило. Вместе со стулом и чашкой. Не пьют японцы свою водку из нормальных стаканов. И приезжим в пиалки наливают. Пока я спасал свою выпивку, обидчик и обиженный на полу кряхтели. Будь один из них нормальной комплекции, получился бы несчастный случай с летальным исходом. В смысле, летала бы душа над плоским телом и удивлялась: под какой это каток оно угодило. А так, помяли немного колобки друг друга, встали, отряхнулись и разошлись в разные стороны. Каждый к своим почитателям.

Такое вот жирные и ленивые могут отчебучить. В нашем мире. А чего могут в этом, проверять как-то не тянет. Да и хозяина не хочется нервировать. До обеда. Выгонит еще не жрамши, а под такие запахи я и жареные гвозди сжевал бы. Те, что в Пекине подавали. Веселый такой кабак. Не для бедных. А где эти гвозди жили и чем питались, когда сырыми червями были, мне по барабану. Это Ларка закатила потом истерику: вроде, отравить ее кто-то хотел. Не поймешь этих баб: то ей экзотику подавай, то чтоб все понятно и привычно было. Сами не знают, чего хотят.

Вот Машка знает. Сразу обед и комнату заказала. А здоровяк ей:

– Как пожелаешь, мин.

Потом ко мне:

– А тебе, миной, нужна комната, еда или то и другое?

– Сначала еда. А потом я хочу помыться.

Мужик хлопнул себя по животу и широко улыбнулся.

Н-да, а зубки у него не совсем человеческие. Такими кости хорошо дробить. Мозговые.

– Все тот же миной Рид! В прошлый раз ты один извел больше воды, чем все остальные мои гости.

Я составил компанию кабатчику, хотя смеяться на голодный желудок мало радости.

– Знаешь, миной, твоя комната сейчас свободна. И в ней стоит новая джакка. Самая большая, какую я только видел. Ты должен на нее посмотреть.

Спорить я не стал.

– Разумеется, посмотрю. Если ты покажешь.

– Вот так сразу? А как же еда?

– Потом. Надеюсь, все не съедят, пока я буду ходить с тобой.

Не мог же я сказать, что не знаю, куда идти, и даже не представляю на чего смотреть надо.

– Чтоб у толстого Ранула все съели?! – возмутился хозяин кабака. – Ты забыл, как тебя здесь кормили?

– А зачем бы еще я сюда вернулся? Поглазеть на тебя, да узнать, на сколько ты потолстел?

Я рискнул и пошутил. К счастью, не ошибся. Ранул оглушительно захохотал и хлопнул здоровенной – куда там моей! – ладонью по перилам. Хорошо, что не по моему плечу. От его шлепка вся лестница затряслась.

– Идем, миной Рид. А потом я накормлю тебя самыми вкусными чибо. Слышишь, бездельник? Остаешься за меня!

От стены отделился Ранул-номер-два. Только выше, тоньше, моложе и мрачнее. А вот с таким я шутить не рискнул бы. У пацана лицо прирожденного омоновца. Страдающего от несварения желудка Рядом с настоящим Ранулом пацан смотрелся несчастным заморышем. А вот рядом со мной – очень даже наоборот. «Бездельник» взял в руки дубинку, чуть больше бейсбольной биты, и стал напротив двери. Не знаю, зачем ему при таких кулаках еще и дубинка понадобилась. Для милосердия, разве что.

Лестница застонала под ногами Ранула. Пожалуй, идти рядом с ним смог бы кто-то совсем уж тощий. Вроде Машки, что осталась внизу. Разговорилась она там с парочкой в синих плащах, пока я общался с кабатчиком. Мешать я ей не стал. В последние дни она была неприступней Марианской впадины и холоднее арктической ночи. Кажется, Машка злилась на меня из-за чего-то. Знать бы еще, из-за чего. Я кивнул на прощание. Она не ответила. Прикинулась очень занятой. Или думала, что я вернусь и устрою сцену ревности? Так за красавцем в синем есть кому присмотреть. И она куда аппетитнее Машки будет.