– А на что будем, спорить? – спросил я, рассматривая свой кулачище.– У меня с собой ни цента. Вообще-то, я собирался в Бизоний Хвост поискать там какую-нибудь поденщину, чтобы сколотить деньжат на начальную ставку в покере, но …

– А как насчет того, чтобы продать гигантское животное, на котором вы ездите? – И он метнул в меня пронзительный взгляд.

– Ни за что!-воскликнул я и для вящей убедительности показал ему предмет, с которым он сравнивал мою голову.

– А я и не настаиваю,– ответил тот.– Черт с ними, со ставками. Пусть это будет дело чести, славы и ничего более! Да свершится воля Божья!

И мы начали. Сначала он сделал глоток, потом: я, потом снова он, и едва я приложился к горлышку в четвертый раз, как кувшин показал дно и ему пришлось снова лезть в дыру. Так же быстро мы покончили и со вторым кувшином, и с третьим. Запасы Джадкинса, похоже, были неисчерпаемы. После десятого кувшина я проникся уверенностью, что он доставил их сюда не иначе как с помощью каравана вьючных мулов. Я никогда прежде не видел, чтобы человек лакал водку в таких количествах, как лакал ее этот обтянутый кожей скелет. Я не спускал с него глаз, но всякий раз, сделав глоток, он опускал кувшин, и по бегающему вверх-вниз кадыку я убеждался – игра ведется честно. По мере того как мы закачивали в себя все больше и больше жидкости, его живот раздувался и в конце концов достиг совершенно немыслимых размеров. Вид его на фоне общей крайней худобы вызывал смех Пальто на животе натянулось до предела. Еще кувшин – и во все стороны пулями брызнули пуговицы. Я вам не стану говорить, сколько мы выпили все равно не поверите; скажу лишь, что к полуночи полянка перед пещерой сплошь была усеяна пустой посудой, а руки Джадкинса до того натрудились, что он едва шевелил пальцами. Луна, поляна, деревья – все уже вертелось вокруг меня в дикой пляске, а мой соперник даже не спотыкался. Правда, вид у Бездонного Брюха был бледный и изнуренный, а однажды до меня долетело: «Никогда бы не поверил, если бы не видел собственными глазами!», но все это мало помогало делу – он продолжал дуть водку, будто простую воду. Разумеется, я от него не отставал, потому как не мог же я допустить, чтобы какой-то проходимец, само воплощение нелепости, заткнул бы меня за пояс по части честного единоборства. Его живот раздувался все сильнее, и я уже не на шутку стал опасаться, что вот сейчас тот лопнет и окатит меня с головы до ног водкой или что там еще могло быть.

Прошло еще какое-то время, и вновь я слышу, как Джадкинс, отворотясь в сторону, бормочет: «Черт знает что такое! Да это и не человек вовсе! Остался последний кувшин, если и он этого медведя не свалит, то дело дрянь, значит, его ничем не прошибешь.»

До меня так и не дошло, что он имел в виду, а он протянул мне кувшин и сладеньким таким голоском спрашивает:

– Ну как, мой бездонный друг, найдется еще местечко?

– Давай кувшин! – пробормотал я, последним усилием воли пытаясь распутать ноги и взять себя в руки, отхлебнул большой глоток – и больше уже ничего не помнил.

Когда проснулся, солнце уже высоко стояло над деревьями. Рядом пощипывал травку Капитан Кидд. Джадкинс исчез вместе с лошадью и пустыми кувшинами. Мой противник словно растворился в воздухе, не оставив никаких следов. Правда, во рту ощущалс некий привкус, но я его описывать не берусь, поскольку есть такие слова, до употребления которых настоящий джентльмен опуститься не может. Скажу лишь, что я пребывал в таком состоянии души, словно сам себя высек по заднице – очень уж было обидно, что меня побил заезжий мешок с костями! Впервые в жизни я нализался до потери сознания, и даже честь родного округа не могла служить оправданием для превращения человека в свинью. Я оседлал Капитана Кидда и в сквернейшем настроении отправился в Бизоний Хвост, а по пути свернул к ручью и единым духом выхлебал пять-шесть галлонов воды. Почувствовав некоторое облегчение, я тронулся дальше, но не успел выехать на тропу, как услышал громкий рев. Я сразу придержал коня и скоро наткнулся на человека, который, оседлав пенек, выл так, что, того и гляди, сердце разорвется от жалости!

– Что случилось? – спросил я его, а он сморгнул слезы и воззрился на меня снизу вверх с самым скорбным и безутешным видом. Этот тоже оказался худосочным и носил не по размеру длинные, усы.

– Вы наблюдаете перед собою существо,– заговорил он, то и дело всхлипывая,– утопшее в водовороте несчастий. Жестокий рок водил моей рукой, когда я тянул карту из колоды судьбы. О, горе мне! – И он опять залился в три ручья.

– А ну, хватит! – говорю.– Наверняка могло быть и хуже! Да, черт подери!

– На мен нахлынула первая волна раздражения, а это дурной признак,– Хватит разводить сырость! Объясните толком! – что с вами стряслось. Я Брекенридж Элкинс и, может быть, сумею вам помочь.

Прошло еще какое-то время. Наконец рыдания стихли, и парень заговорил:

– Я вижу, вы человек благородных побуждений и доброго сердца, – утерев рукавом лицо, начал он. -Меня зовут Джефет Джелэтин. Случилось так, что в молодости нажил себе врага в лице богатого и влиятельного, но не слишком разборчивого в средствах, человека. Он огульно обвинил меня в мошенничестве и упрятал в полицейский участок, но я сумел вырваться на свободу и под вымышленным именем добрался до западных штатов. Ценой тяжких трудов и лишений я скопил немного денег, которые намеревался отослать своей страдалице жене и невинным крошкам дочуркам. Но прошлой ночью я случайно узнал, что меня опознали и по моим следам уже идут полицейские ищейки. Мне удалось от них оторваться, но теперь вынужден бежать в Мексику, а моя бедная семья так и не получит денег. О! – продолжал он, блестя мокрыми глазами.– Если б нашелся внушающий доверие человек, которому можно было бы на время оставить мои денежки! Я бы написал своей горячо любимой женушке, кто является хранителем моих скудных сбережений, и она смогла бы прислать за деньгами надежного человека. Но страшусь довериться случайным людям. Ведь невыдержанный может проболтаться, и тогда кровожадные псы закона снова начнут преследовать меня день и ночь.

В отчаянии он посмотрел на меня и возопил: