Первые два года работы в Японии Зорге расценивал как начальный период, когда изучалась ситуация в стране и велась подготовка к реальной работе. В своих записках он писал: «В период с осени 1933-го по весну 1935 года говорить о реальном выполнении задач почти не приходилось. Это время мы провели в подготовительных работах в условиях очень трудной обстановки в Японии. Надо было организовать разведывательную группу и создать основу для разведывательной деятельности. Будучи иностранцами, мы должны были прежде всего хорошо узнать проблемы, ставшие объектом нашей миссии. Добиться точного понимания различных проблем, которыми мы обязаны были заниматься, сразу было почти невозможно. Даже для Мияги, который долго жил за границей, потребовалось определенное время для того, чтобы войти в курс японских проблем. Нам же, иностранцам, для этого был необходим гораздо больший срок. Начало действительной разведывательной деятельности пришлось на то время, когда я вернулся из своей короткой поездки в Москву летом — осенью 1935 года». Только с начала 1936 года группа стала сильной организацией и смогла выполнять свои функции.
Операция «Мечтатели»
В начале 1932 года газеты на первых полосах давали сообщения о стройках на востоке страны. В Сибири и на Дальнем Востоке сооружались заводы, шахты, поднимались новые города и поселки. Эшелоны с добровольцами двигались по Транссибирской магистрали к Тихому океану. О добровольцах писали, их фотографии появлялись в газетах. Но были среди добровольцев и такие, о ком никогда не упоминала ни одна газета. Их фамилии были известны очень немногим в Москве и в том городе, куда мчали их пассажирские поезда. На восток ехали не только добровольцы строители, но и добровольцы чекисты. Из центрального аппарата ОГПУ к границе с Манчжоу-Го. Эта граница была тогда самой горячей границей страны.
Решили отправиться в Восточную Сибирь на оперативную работу и Гудзь с Агаянцем. Положение на границе им было хорошо известно, работы в Иркутске, где размещалось полпредство ОГПУ, было много, опытных сотрудников не хватало, и работники центрального аппарата, прошедшие школу Артузова, ценились там очень высоко.
Предварительно списались с начальником Особого отдела полпредства Борисовым. С начальством в Москве тоже удалось договориться. Здесь понимали, что чекистские кадры на периферии надо укреплять, и инициативе молодых сотрудников не препятствовали.
В связи с отъездом в другой конец огромной страны у них возникло много проблем. Но основная проблема — как работать на новом месте, в специфических сибирских условиях, какими методами пользоваться в контрразведывательной деятельности, что взять на вооружение из опыта прошлого. Причем взять на вооружение и применять так, чтобы исключить возможность ошибок и провалов в борьбе против японской разведки. А эту разведку и в Москве, и в Иркутске считали сильной, опытной, профессиональной, с большим стажем борьбы еще со старой Россией. Поэтому в борьбе с будущим серьезным противником нужно было использовать все то, что было накоплено ОГПУ в 1920-е годы и в начале 1930-х годов.
Какой же информацией они могли воспользоваться в своей повседневной работе в Иркутске?
Довольно полная осведомленность имелась об органах японской разведки в Маньчжурии, их структуре и руководящих сотрудниках, например, таких, как начальник военной миссии в Харбине полковник Камацубара, бывший военный атташе Японии в Москве и будущий генерал-лейтенант и командир 23-й пехотной дивизии, разгромленной на Халхин-Голе в августе 1939 года. Или сменивший его Канда Масатанэ, начальник военной миссии в городе Маньчжурия, капитан Обара и другие. Были собраны точные сведения о лидерах и активистах белой эмиграции в Маньчжурии, сотрудничавших с японской разведкой и совмещавших разведывательную и диверсионную деятельность с попытками одновременно проводить и контрреволюционную работу среди населения Сибири и Дальнего Востока. В Иркутске обладали подробной информацией о генерале Шильникове, полковнике казачьих войск Кобылкине, бывшем начальнике контрразведки атамана Семенова Сипайло, лидере русской фашистской партии Родзаевском и многих других. Располагали чекисты и фотокопиями японских документальных материалов. Вся эта информация была тщательно изучена Гудзем и Агаянцем. Перед отъездом в Иркутск Артузов познакомил их с самыми последними документами японской разведки, которыми он располагал к тому времени. Такая обширная информация помогла разрабатывать результативные комбинация против японской разведки в Маньчжурии.
В один из морозных январских дней 1932 года Транссибирский экспресс подошел к перрону иркутского вокзала. Телеграмма об отъезде была послана, и чекистов встречали. После необходимых хлопот об устройстве и жилье первая встреча с начальником Особого отдела. Беседа была дружеской, теплой. Вспомнили Москву, товарищей, с которыми работали в центральном аппарате. Сразу же был решен вопрос о работе в Иркутске. После тщательных размышлений и взвешивания всех «за» и «против» Гудзю с учетом его опыта работы было предложено возглавить отделение по борьбе со шпионажем, а Агаянцу — отделение по борьбе с контрреволюцией.
Работа Гудзя в этом отделении была творческой, интересной, во многой самостоятельной. Можно было в полной мере проявить свои знания и опыт, накопленные за девять лет работы в Москве. Привлекала и сложность работы. Противник — японская разведка — был сильным, опытным, но со своими недостатками, которые нужно было использовать. База шпионажа и диверсий, созданная после оккупации Маньчжурии, способствовала активизации его деятельности против Забайкальского района, являвшегося одним из основных направлений во всех стратегических планах японского генштаба. На главных направлениях разведка всегда идет впереди армии, так что можно было помериться силами с серьезным противником. Привлекала и большая самостоятельность в работе. В то время начальник контрразведывательного отделения подчинялся только начальнику Особого отдела и Полпреду. Выбор был сделан, и в дальнейшем Борис Игнатьевич ни разу не пожалел об этом за время двухлетней работы в Восточной Сибири.