В то же время он чувствовал себя брошенным. Раньше они во всем полагались друг на друга, а теперь она организовывает школу, даже не посоветовавшись с ним.

Когда через несколько дней после ее возвращения, знойным июньским вечером, у него наконец появилась возможность спро­сить ее, как она съездила в Дублин, она коротко ответила:

– Все хорошо. Дом продан, и я оплатила большую часть за­кладной. Проценты, конечно, были очень высокие, но, думаю, мы решили эту проблему.

– Рад это слышать, – тихо ответил Локлейн, пытаясь побороть нарастающее раздражение. – Но все же я ничего не знаю о том, как выглядел дом, и миссис Варне, и все остальное. Тебя не было несколько недель, за которые ты не написала нам ни одного письма, и теперь ты приезжаешь с деньгами, с двумя учителями. В чем дело, мы тебя не устраиваем? Слишком необразованные?

Она отвернулась, избегая его испепеляющего взгляда. Разъяренный, он взял ее за плечи и повернул к себе лицом. Мюйрин грубо сбросила его руки И отступила на шаг:

– Уберите руки, черт бы вас подрал!

Локлейн ошеломленно смотрел на нее. Слова, которые он так долго боялся услышать, теперь прозвучали как смертный приговор.

– Прошу прощения, миссис Колдвелл, – сказал он как мож­но более твердым тоном. – Этого больше не повторится.

Повернувшись на каблуках, он вышел из конторы.

– Нет, Локлейн, подожди! – Мюйрин попыталась задержать его и все объяснить, но он продолжал уходить, пока оконча­тельно не скрылся из виду.

Мюйрин вздохнула и решила отпустить его. В конце концов, на ферме была уйма работы, да, по правде говоря, она и не мог­ла толком ничего объяснить. Лучше ему было не знать.

К тому же было бы гораздо лучше стереть все из памяти, чем столкнуться с тем, с чем пришлось столкнуться ей с того роко­вого дня, когда они с Августином обменялись клятвами. Две поездки в Дублин были испытанием ее характера. Она жестко судила себя, обнаружив, что недостаточно сильная.

Она хотела исправить то, что случилось, превратить приоб­ретенный ею горький опыт в позитивную силу. Еще будет до­статочно времени, чтобы уладить недоразумение с Локлейном, когда она почувствует готовность к этому.

А пока в Барнакилле у нее было более чем достаточно дел. К примеру, стрижка овец в начале мая прошла довольно успеш­но. Но оставались проблемы в стирке, покраске, прочесывании шерсти, прядении и так далее. В конце концов ей удалось найти опытных ткачих и вязальщиц, и те пополняли гардероб рабочих разнообразными носками, чулками, шарфами и шалями.

В швейном кружке Мюйрин тоже шили платья из шерсти, которую овцы давали медленно, но верно. Сначала Мюйрин не верила, что шерсть можно красить, но благодаря ее знанию лишайников, мхов и других растений, с помощью которых мож­но получить нужный цвет, некоторые вещи действительно при­обретали очень симпатичный вид.

– Знаете что, мы скоро сможем продавать излишки одеж­ды, – оптимистично сказала она Шерон. – Ну, когда у нас бу­дет достаточно вещей на зиму.

В поместье все заметили, что Мюйрин перестала улыбаться, разве что когда играла с Тэйджем, что бывало нечасто. Щенок преданно бродил повсюду за ней по пятам. Он бодро шагал на своих длинных лапах, когда Мюйрин неугомонно ходила от здания к зданию. Он устраивался у нее на коленях, когда она отдыхала, сидя на стуле, но случалось это редко.

– Почему она так тяжело работает? Что с ней случилось? – спросила Циара у Локлейна поздно вечером, услышав знакомый легкий скрежет, гравия, когда Мюйрин проходила мимо их дома.

Локлейн остановился, выжидающе прислушиваясь в надеж­де, что она зайдет его повидать. Когда звук удаляющихся шагов постепенно стих, он печально ответил:

– Мы с ней не разговаривали с тех пор, как она вернулась из Дублина. Я понятия не имею, что с ней творилось все это время.

Циара мрачно посмотрела на него:

– Ну что ж, может, это и к лучшему. Это убережет тебя от еще больших разочарований в будущем, если все закончится сейчас.

– Это я меньше всего хотел бы услышать, – отрезал он. Он выскочил из дома и направился в противоположную от Мюйрин сторону. Он знал, что, если встретится с ней по до­роге под пьянящим лунным светом, все закончится тем, что он окажется в дураках.

День за днем Мюйрин прилежно вела учет, подсчитывая, кто сколько часов работал и сколько должна семья в качестве ренты и платы за питание. Она с самого начала решила, что рабочие не должны считать себя слугами, и не хотела показывать, что с ее стороны это великая милость, тем более в тот момент, когда у нее было такое отчаянное финансовое положение, приходилось вы­купать закладную и нести еще столько разных растрат. Некото­рые работали в две и в три смены, пытаясь выплатить свои долги, и Мюйрин молилась, чтобы у них все получилось.

Ее зять Нил продолжал поддерживать ее, покупая все больше лесоматериалов, которые они заготавливали в лесах, приобретенных у полковника и Малколма Стивенса. Расчистить лес под пашню было не так-то просто, но она хотела добиться этого, чтобы сохранить твердую древесину для плотничества Локлей­на и чтобы объединить старые и новые участки поместья. Когда деревья были вырублены, а пеньки выкорчеваны, высвободилось больше земли под пастбища, и можно было увеличить стада, а уже имеющиеся пастбища использовать под поля.

Когда наступил июль, она повеселела, довольная ходом дел в поместье, и почувствовала облегчение, убедившись, что все делает правильно после всего того ужаса, который пережила в мае в Дублине.

Единственное, что ее сейчас беспокоило, это отношения с Локлейном, который все так же избегал ее и никогда не оставался с ней наедине с того момента, когда они так резко обменялись словами в коротком неприятном диалоге. Она отчаянно скуча­ла по нему, но он оставался таким же сдержанным, как и все жители Барнакиллы. Она уже начала бояться, что испортит их отношения или понесет наказание за то, что сделала, даже зная, что это к лучшему.

Локлейн сразу же решил, что между ними все кончено. Он был уверен, что поездка в Дублин стала началом ее депрессии, потому что она затосковала по своей прежней жизни.

Его предположения были недалеки от истины, но Мюйрин представить не могла, о чем он думал. Она невнятно пыталась объяснить ему свое поведение, ничего не раскрывая. Она осо­знавала, что, возможно, когда-нибудь он узнает всю правду, если порасспросит Эмму и Сэма и те очень подробно расскажут о ее прошлом, но сейчас они выполняли ее указания и молчали, занимаясь своим делом и не вступая ни с кем в контакты, за исключением общения за едой.

Однажды вечером в конце июля Мюйрин отправилась по­видаться с Локлейном в мастерскую и с облегчением обнару­жила, что он там.

– Прошу вас, Локлейн, нам нужно поговорить спокойно, без раздражения и ссор, – быстро сказала она, увидев, что он со­бирается уйти.

Он хотел ответить, что занят, но более шести недель этой безысходности оказались слишком долгими. Она была ему не­обходима. Он молился только, чтобы она сказала ему что-то, что он будет рад услышать.

Он положил инструменты.

– Хорошо.

Она пошла впереди него по направлению к своей конторе. Когда они вошли, она налила по рюмке отвратительного лике­ра, который всегда пил Августин. Локлейн заметил, что у нее трясутся руки, но ничего не сказал, терпеливо ожидая, когда она начнет.

– Я хотела поговорить с вами о том, как, вернувшись домой, я нагрубила вам. Все дело в том, что вы резко схватили меня и сделали больно. Я вдруг почувствовала себя беспомощной. Я знаю, что вы не хотели причинить мне боль, и я поступила необдуманно.

– Что-то еще? – мягко подтолкнул ее к продолжению Ло­клейн.

Она подошла и села рядом с ним.

– Когда я уехала отсюда, ко мне вернулись страшные сны. Думаю, это из-за того, что я вернулась в Дублин и меня пресле­довали ужасные ассоциации, связанные со смертью Августина. Надеюсь, вы понимаете, что я просто теряла рассудок. Простите, если я вас расстроила или оттолкнула. Ведь с января столько всего произошло. Я старалась, чтобы все как-то наладилось, строила планы на будущее. Я-то ведь не привыкла ко всему этому. До приезда сюда я вела спокойную, обеспеченную жизнь. Я знаю, что это не оправдывает моих поступков, но прошу вас, постарайтесь быть терпеливым к глупой девчонке и простить меня… Я скучала по тебе, Локлейн. Я хочу, чтобы мы попытались все восстановить, чтобы между нами все было так же, как до моего отъезда. Может быть, неправильно, что я хочу тебя, что я так сильно полагаюсь на тебя, но я больше не могу справлять­ся со всем сама. Я больше не хочу делать все сама, Локлейн.