– Что – девочки одни и те же?

– Да нет. Туда мединститут на практику ходит. Чтобы всех перепробовать, года не хватит. А вообще – осточертело валяться. Лежишь, как в могиле. Никто не звонит. Как будто умер.

Чуть припадая на правую ногу, Муса прошел к своему креслу и сел. Ларри опустился в такое же кресло напротив. Дожидаясь, пока принесут чай, они молча рассматривали друг друга.

– А ты похудел, – подвел итог наблюдениям Ларри.

– А ты постарел, – в тон ему ответил Муса. – Мне это кажется или на самом деле... Вроде у тебя цвет волос поменялся. Что, тяжело?

Ларри рассеянно провел рукой по волосам.

– Правда? Не обращал внимания. Досталось, конечно. Ты ведь про наши дела знаешь?

– Знаю.

– Ты когда улегся? Сразу же после взрыва в банке?

– Да. Можешь подробно рассказать? А то у меня там телевизор арестовали, чтобы не волновался, потом газеты запретили... По телефону много не узнаешь.

– Сразу после взрыва в банке принялись разбираться, – неохотно начал Ларри. – Стали смотреть документы. Обнаружили два банковских векселя – их Петя купил. Нашли договор с банком. Векселя и договор у Пети в сейфе лежали. Короче, это банк таганских. Про Фрэнка Эл Капоне слышал?

– Это в Чикаго, что ли?

– Если бы! В Москве... Знаешь, кто у него в банке верховодит? Ни за что не догадаешься. Помнишь Вику?

– Какую?

– Да из Института. Ну ту самую. Так вот – в этот банк ее первый муж перебрался, Корецкий, прямо из кремлевской службы. Он там музыку и заказывает.

– Не может быть!

– Как видишь, может. Корецкий хотел нас кинуть на три миллиона, Но не успел. Сейчас мы у него все заблокировали, в последний момент остановили перевод на Кипр. Деньги висят на корсчете.

– Так Петю – это они? Ларри кивнул.

– Очень спешили. Боялись, что кто-нибудь лишний этот договор увидит. Вызвали Петю в "Балчуг", через мартышку, и там грохнули, Потом банк взорвали, чтобы платежки никому на глаза не попались.

– Кто это раскрутил?

– Платон. Мы потом с Фрэнком встречались. Тут-то и началось.

– А Сысоев здесь с какого боку?

– Ни с какого, – неохотно ответил Ларри. – Это до встречи с Фрэнком было. В общем, стали смотреть договор, а там сысоевская виза. Мы же еще ничего не знали... Стали разговаривать. Как понимаешь, все на нервах... Ну и поговорили.

– Так он... сам? Ларри снова кивнул. Муса с усилием встал, подошел к окну и отвернулся, глядя на сгущающиеся сумерки. Потом вернулся на место. Глаза у него блестели.

– Нервы никуда стали, – пожаловался он. – Скоро как покойный Леонид Ильич буду. Ну, давай дальше.

– А дальше так Дали Фрэнку три дня. Чтобы вернул деньги. Объяснили кое-что. Клуб закрыли. Офис закрыли. Стали готовиться. Через три дня Платон должен был ехать в прокуратуру.

– Так.

– А потом, – преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, продолжил Ларри, – вообще непонятно что получилось. До сих пор не пойму, как это вышло. Мы Платона спрятали. Знаешь, как? Так, что даже я не знал, где он. А они его вычислили. Вот до сих пор не пойму – хоть убей. И подослали снайпера. Подвинь бумажку. Смотри... Вот дом, вот подъезд. Это, напротив, детский сад. На ремонте. Вот в этом окне – точно напротив – поставили снайпера. Улавливаешь? Я Платона потом сто раз спрашивал – кто мог знать о его логове?

– А он?

– Клянется, что никому не говорил. Похоже на правду. Там одна из девочек Марии живет, он у нее и отлеживался. Адрес только Мария знала.

– Может, она?

– Не знаю. Молчит, плачет. Она после этого случая сама чуть в психушку не угодила. До сих пор вся зеленая ходит. Девочку эту мои ребята потом потрясли ... Тоже вроде бы никому ничего... А тут еще вот что. Знаешь, почему Платон уцелел?

– Ну?

– Только он вышел из подъезда – ему навстречу Марик Цейтлин. Тетка у него там живет рядышком, он ее навещал. Прикатил на "мерседесе". А за Платоном я прислал хлебный фургон. Они поговорили минуты две. Марк пошел к "мерседесу", а Платон отстал буквально на пару шагов. Шнурок у него, видишь ли, развязался. Короче, Марк его пулю и схлопотал. Мы Платона тут же в самолет – и за границу.

– Как он там?

– Нормально.

– А что за взрывы потом были?

– Обычное дело. Снайпер же отрапортовался. Они поняли, что дело сделано, и начали крушить направо и налево. Потом уже, из милицейских сводок, узнали, что завалили не того, и притихли. Сообразили, что Платон жив и теперь на них охота начнется.

– А сейчас как?

– Да так же. Фрэнк в Израиль смотался. Отсиживается там. Этот самый Корецкий – в Москве. С ним восемь человек ходят. Двое сзади, двое спереди, по бокам тоже... Так что его только авиабомбой можно взять, точечным ударом. Ну, понятное дело, пока он здесь, Платону в Москве делать нечего.

– Да... – сказал Муса. – Сколько меня не было? Месяца три? Будто Мамай прошел... Еще расскажи что-нибудь.

– Остальное как обычно, – скучным голосом сообщил Ларри. – Бизнес идет понемногу. Обороты здорово упали. Атак все ничего. Муса помолчал, словно собираясь с мыслями.

– На Заводе что слышно? – спросил он.

– Там все нормально. Работают, план выполняют. Были слухи, что кое-кто хотел остановить главный конвейер. Но потом обошлось. В общем – нормально.

– У нас сейчас сколько заводских машин?

– Немного. Тысяч пять.

– А следующая поставка когда?

– Послушай, – взъерошив усы, сказал Ларри, – ну что ты все о делах, да о Заводе? Тебя лечат – и пусть лечат. Ни о чем не думай. У нас все нормально. И у Платона все хорошо. На Заводе полный порядок. Хочешь, я еще чаю закажу?

Но Муса, непонятно почему защитившийся на заводской теме, не отставал.

– Нет, ты мне скажи... Следующая поставка когда?

– Вот человек, ей-богу... Далась тебе эта поставка! Не помню. Через месяц, может, через два. Чаю хочешь?

– Не хочу!

На этот раз Муса молчал долго. Так долго, что Ларри уже приподнялся, собираясь уходить. На лице его было странное выражение – словно тяжелая ноша неожиданно свалилась с плеч, и он смог наконец перевести дух.

– Ну не знаю, – выдавил Муса, заметив движение Ларри. – Что, с Заводом нет никаких проблем?

Ларри снова сел в кресло и медленно помотал головой, будто разминая шейные позвонки. Он поднес к глазам руку и начал пристально разглядывать покрывающий ее узор из веснушек.