Он подошел к Калиостро с протянутой рукой, как барышник, намеревающийся заключить нерасторжимую сделку.

Однако граф, нахмурившись, отступил.

– Сударь! – заметил он. – Между порядочными людьми довольно честного слова. Я дал вам свое слово, дайте и вы мне свое.

– Слово Босира, ваше сиятельство.

– Вот мы и договорились, – отвечал Калиостро. Он вынул из жилетного кармана часы с портретом прусского короля Фридриха, отделанным брильянтами:

– Сейчас без четверти девять, господин де Босир, – проговорил он. – Ровно в девять вас ждут под аркадами на Королевской площади со стороны особняка Сюлли; возьмите десять луидоров, положите их в карман куртки, потом надевайте мундир, берите шпагу, ступайте по мосту Нотр-Дам и следуйте по улице Святого Антония, не надо заставлять себя ждать!

Босиру не нужно было повторять одно и то же дважды. Он взял десять луидоров, опустил их в карман, надел мундир и шпагу.

– Где я найду ваше сиятельство?

– На кладбище Иоанна Крестителя… Когда нужно без помех побеседовать о деле, подобном этому, лучше делать это среди мертвых, нежели среди живых.

– В котором часу?

– Сразу, как только освободитесь; тот, кто придет первым, подождет другого.

– У вашего сиятельства еще есть дела? – с беспокойством спросил Босир, видя, что Калиостро не собирается уходить.

– Да, – отвечал Калиостро, – мне нужно побеседовать с мадмуазель Николь.

Босир сделал нетерпеливый жест.

– Можете быть спокойны, дорогой господин де Босир; я не посягнул на ее честь, когда она была девицей, я тем более не причиню ей зла, когда она стала матерью семейства. Идите, господин де Босир, идите!

Босир взглянул на Николь так, словно хотел сказать:

«Госпожа де Босир, будьте достойны доверия, которое я вам оказываю». Он нежно поцеловал юного Туссена, почтительно поклонился графу Калиостро, так и не сумев скрыть своего беспокойства, и вышел в ту минуту, когда часы на Соборе Парижской Богоматери пробили без четверти девять.

Время приближалось к полуночи, когда какой-то человек вышел с Королевской улицы на улицу Святого Антония, прошел по ней до фонтана Святой Екатерины, остановился на минуту в его тени, чтобы убедиться в том, что за ним нет слежки, потом свернул в переулок, который привел его к церкви Апостола Павла; оттуда он двинулся по почти неосвещенной и совершенно безлюдной улице Руа-де-Сисиль; замедляя шаги по мере того, как он приближался к концу вышеозначенной улицы, он после некоторого колебания вышел на улицу Круа-Бланш и, терзаемый сомнениями, остановился перед решеткой кладбища Иоанна Крестителя.

Он замер, словно ожидая, что из-под земли вот-вот появится привидение, и стал ждать, смахивая рукавом сержантского мундира капли пота, градом катившего с его лица.

В ту самую минуту, как часы стали бить полночь, нечто похожее на тень скользнуло между тисами и кипарисами. Тень эта приближалась к решетке, и вскоре стало слышно, как в замке поворачивается ключ, из чего можно было заключить, что призрак, если это был он, может выходить не только из могилы, но и с кладбища.

Заслышав скрежет, сержант отступил.

– Что, господин Босир, не узнаете меня? – послышался насмешливый голос Калиостро. – Или, может быть, вы забыли о нашем свидании?

– А-а, это вы, тем лучше! – отвечал Босир, вздохнув с огромным облегчением. – Эти чертовы улицы такие темные и пустынные, что не знаешь, что и лучше: встретить там кого-нибудь или шагать в одиночку.

– Ба! Чтобы вы чего-нибудь боялись в какое бы то ни было время дня или ночи?! – воскликнул Калиостро. – Не могу этому поверить. Такой храбрец, как вы, да еще со шпагой на боку!.. Идите-ка сюда, по эту сторону решетки, дорогой господин де Босир, и можете быть уверены в том, что здесь вы встретитесь только со мной.

Босир последовал приглашению, и замок, проскрежетавший недавно затем, чтобы отворить перед сержантом дверь, теперь снова заворчал, запирая за ним ворота.

– Ну вот! – молвил Калиостро. – А теперь идите вот по этой тропинке, дорогой господин де Босир, и в двадцати шагах отсюда мы найдем нечто вроде разрушенного жертвенника. На его ступенях мы можем спокойно обсудить все наши дела.

– Хотел бы я знать, где тут дорога! – отвечал тот. – , Я вижу только колючки, которые хватают меня за шиколотки, да траву по колено.

– Надобно признать, что это кладбище – одно из самых запущенных из всех мне известных, да это и неудивительно: ведь вы знаете, что сюда свозят тела казненных на Гревской площади, а с этими обездоленными никто церемониться не будет. Впрочем, дорогой господин де Босир, нас с вами окружают могилы тех, чьи судьбы весьма поучительны. Если бы было светло, я показал бы вам место захоронения Бутвиля де Монморанси, обезглавленного за участие в дуэли; шевалье де Роана, казненного за участие в антиправительственном заговоре; графа де Горна, колесованного за убийство иудея; Дамьена, четвертованного за попытку убийства Людовика Пятнадцатого, да мало ли еще кого… Вы, господин де Босир, напрасно так плохо отзываетесь о кладбище Иоанна Крестителя: оно запущено, однако здесь покоится много достойных внимания людей.

Босир следовал за Калиостро, стараясь идти след в след, как солдат второй шеренги шагает обычно за командиром.

– Ага! – вдруг воскликнул Калиостро, внезапно остановившись, так что не ожидавший этого Босир уткнулся животом ему в спину. – Смотрите-ка, вот совсем свежая; это могила вашего собрата, Флер-д'Эпина, одного из убийц булочника Франсуа; он был неделю тому назад повешен по приказу в Шатле; это должно вас заинтересовать, господин де Босир; он, как и вы, был в прошлом гвардейцем, мнимым сержантом, а в действительности – вербовщиком.

Зубы Босира так и застучали от страха. Ему казалось, что колючки, среди которых он продирался, были на самом деле скрюченными пальцами, вылезавшими из-под земли, чтобы схватить его за ноги и дать ему понять, что сама судьба уготовила ему здесь место для вечного сна.

– Ну, вот мы и пришли, – заметил Калиостро, останавливаясь на каких-то развалинах.

Усевшись на обломках, он указал Босиру на камень, который будто нарочно был положен рядом с первым для того, чтобы Цинне не пришлось подвигать его к тому месту, где восседал Август.