В комнате горит одна-единственная свеча с огромным фитилем; пустая бутылка служит подсвечником; хорошо освещен лишь мужчина с картами, а вся комната тонет в полумраке.

Как мы и предсказывали, осмотр ничего нам не дал, и потому давайте послушаем, о чем говорят эти люди.

Первым тишину нарушает ребенок; он бросает через плечо бутерброд, который летит к кровати, точнее будет сказать, к тюфяку, лежащему прямо на полу.

– Мама! – говорит он. – Я больше не хочу хлеба с вареньем… Тьфу!

– Чего же ты хочешь, Туссен?

– Я хочу красный леденец!

– Ты слышишь, Босир? – спрашивает женщина. И хотя Босир, увлеченный своими подсчетами, ничего не отвечает, она не унимается.

– Ты слышишь, что говорит бедный мальчик? – повторяет она громче.

То же молчание в ответ Тогда она поднимает ногу, снимает туфлю и швыряет ее в лицо мужчине.

– Эй, Босир! – кричит она.

– Ну, что такое? – спрашивает тот с видимым неудовольствием.

– А то, что Туссен просит леденец, потому что ему, бедняжечке, надоело варенье.

– Завтра получит.

– А я хочу сегодня, сейчас, сию минуту! – хнычет ребенок, и его слезы грозят перерасти в настоящую бурю.

– Туссен, дружочек, – говорит отец, – советую тебе оставить нас в покое, или ты будешь иметь дело с папой.

Ребенок громко вскрикивает, однако скорее из каприза, нежели от страха.

– Только попробуй тронуть ребенка, пьяница, и сам будешь иметь дело со мной! – шипит мать, грозя Босиру ухоженной рукою, которая благодаря заботам ее хозяйки, взявшей в привычку полировать ногти, могла бы при случае превратиться в когтистую лапку.

– Да кто его трогает, этого ребенка?! Ты прекрасно знаешь, что я только так говорю, госпожа Олива, и что если мне и случается время от времени задеть мать, то уж ребенка-то я и пальцем ни разу не тронул… Ну, поцелуй же беднягу Босира, который через неделю будет богат, как король. Подойди же ко мне, дорогая Николь.

– Когда станешь богат, как король, мой милый, тогда и будем обниматься, а пока – не-е-ет!

– Раз я тебе говорю, что миллион у меня почти в кармане, выдай мне аванс, это принесет нам счастье: булочник поверит нам в долг.

– Человек, который ворочает миллионами, просит у булочника в долг хлеба на четыре ливра?!

– Хочу леденец! – с угрозой в голосе закричал ребенок.

– Эй, миллионер, дай ребенку леденец! Босир поднес было руку к карману, однако она на полпути замерла в воздухе.

– Ты сама знаешь, что вчера я отдал тебе последние двадцать четыре су.

– Раз у тебя есть деньги, мама, – проговорил мальчик, обернувшись к той, кого г-н де Босир почтительно называл то Оливой, то Николь, – дай мне один су, я пойду за леденцом.

– Вот тебе два су, злой мальчик! Будь осторожен, не упади на лестнице!

– Спасибо, мамочка! – прыгая от радости, закричал ребенок и протянул руку.

– Подойди, я надену тебе кушак и шляпу, постреле нок! Не хватало еще, чтобы соседи говорили, будто господин де Босир разрешает сыну бегать по улицам нагишом; правда, ему это безразлично, он ведь бессердечный! А я со стыда готова сгореть!

Мальчику очень хотелось, не думая о том, что скажут соседи о законном наследнике семейства Босиров, поскорее отделаться от шляпы и кушака: он не видел в них никакого проку с тех пор, как они пообносились и не могли больше новизной и блеском вызвать восхищение у других ребят. Однако кушак и шляпа были непременным условием для получения монеты в два су, и потому, несмотря на строптивый характер, юному хвастунишке пришлось смириться.

Дабы утешиться, он, выходя, покрутил монеткой в десять сантимов перед носом отца, но тот, погрузившись в расчеты, лишь рассеянно улыбнулся в ответ на его выходку.

Вслед за этим с лестницы донеслись его неуверенные, хотя и торопливые шаги; подгоняемый чревоугодием, он спешил вон из дома.

Женщина провожала сына глазами до тех пор, пока он не скрылся за дверью, потом перевела взгляд с сына на отца и, помолчав с минуту, вновь заговорила.

– Вот что, господин де Босир! – молвила она. – Не пора ли вам взяться за ум и найти выход из унизительного положения, в котором мы оказались? В противном случае я прибегну к собственным средствам.

Она произнесла последние слова с жеманством, словно женщина, которой ее зеркало сказало поутру: «Будь покойна: с таким личиком ты с голоду не умрешь!» – Опять ты за свое, Николь! – отвечал г-н де Босир. – Ты же видишь, дорогая, что я занят.

– Да, тасуешь карты и делаешь пометки на своих картонках!..

– Я же тебе сказал, что нашел его!

– Кого?

– Секрет повышения ставок.

– Опять все сначала! Господин де Босир, предупреждаю вас, что я постараюсь вспомнить кого-нибудь из своих прежних знакомых, кто мог бы упечь вас, как сумасшедшего, в Шарантон.

– Да я же тебе говорю, что это верный способ разбогатеть!

– Ах, если бы герцог де Ришелье был жив!.. – пробормотала вполголоса молодая женщина.

– Что ты говоришь?

– Если бы его высокопреосвященство кардинал де Роан не разорился!..

– Ну и что же?

– Если бы госпожа де ла Мотт не сбежала!..

– И что было бы?

– Уж я нашла бы средства, и мне не пришлось бы делить нищету с таким вот солдафоном.

И царственным жестом мадмуазель Николь Леге, или госпожа Олива, презрительно указала на Босира.

– Да говорю же тебе, – убежденно повторил тот, – что завтра мы будем богаты!

– У нас будет миллион?

– Миллион!

– Господин де Босир! Покажите мне первые десять луидоров от ваших миллионов, и я поверю в остальное.

– Вы их увидите нынче же вечером, именно эту сумму мне обещали…

– И ты отдашь эти деньги мне, дорогой? – с живостью откликнулась Николь.

– Я дам тебе пять луидоров, чтобы ты купила себе шелковое платье, а малышу – бархатный костюмчик. А на пять других монет…

– Что же?

–..Я добуду обещанный миллион.

– Ты опять собираешься играть, несчастный?

– Я тебе уже сказал, что нашел верный способ такого повышения ставок!..

– Да, да, такой же, как тот, который слопал шестьдесят тысяч ливров, остававшихся у тебя после «португальского» дела.

– Нечестно заработанные деньги не приносят счастья, – сентенциозно заметил Босир, – а я всегда думал, что мы несчастливы потому, что именно так я и заработал те деньги.