– Да, – кивнул король, – однако мое положение далеко не столь безнадежно, как положение короля Станислава; Данциг был окружен московитами, как сказал маркиз, крепость Вехзельмунд, его последний оплот, только что капитулировала, я же…

– Вы же окружены парижанами, – нетерпеливо перебила его королева, – четырнадцатого июля они взяли Бастилию, в ночь с пятого на шестое октября они хотели вас убить, а днем шестого октября они силой привезли вас в Париж, всю дорогу оскорбляя вас и ваших близких… Да уж, хорошенькое положение! Я бы предпочла оказаться на месте короля Станислава.

– Ну, ну, сударыня…

– Король Станислав рисковал только тюрьмой, в крайнем случае – смертью, а мы… Король остановил ее взглядом.

– Разумеется, последнее слово за вами, государь, – продолжала королева, – вы сами должны решить, что нам делать.

И она, едва сдерживаясь от нетерпения, села напротив портрета Карла I.

– Господин де Фавра! – обратилась она к маркизу. – Я сейчас беседовала с вашей супругой и вашим старшим сыном. Мне показалось, что они оба исполнены смелости и решимости, как и подобает супруге и сыну честного дворянина; что бы ни произошло, – ежели предположить, что нечто произойдет, – они могут положиться на королеву Французскую; королева их не оставит: она – дочь Марии-Терезии и умеет ценить смелость.

Короля словно подхлестнула бравада королевы, и он подхватил:

– Так вы говорите, маркиз, что королю Станиславу были предложены три способа бегства?

– Да, государь.

– Какие же?

– Во-первых, государь, королю предложили переодеться крестьянином; графиня Шапока, супруга померанского наместника, говорившая на немецком языке, как на родном, передала ему, что она готова одеться крестьянкой и провести короля под видом ее супруга, положившись на проверенного человека, прекрасно знавшего страну. Это – тот самый способ, который я прежде всего имел в виду, говоря о бегстве короля Французского в том случае, если это нужно сделать тайно, ночной порой…

– А во-вторых? – перебил его Людовик XVI, словно ему было неприятно сравнение с королем Станиславом.

– Во-вторых, государь, можно было с тысячью людей рискнуть пробиться сквозь кольцо московитов; об этом способе я тоже уже упоминал в разговоре с королем Французским и заметил при этом, что у него в распоряжении не одна, а тридцать тысяч человек.

– Вы сами видели, на что мне пришлось употребить эти тридцать тысяч человек четырнадцатого июля, господин де Фавра, – отвечал король. – Перейдем к третьему способу.

– Третье предложение было Станиславом принято; оно заключалось в том, чтобы, переодевшись в крестьянское платье, выйти из Данцига, но не в сопровождении женщины, которая могла бы оказаться в пути обузой, не с тысячью человек, которые все от первого до последнего могли быть перебиты, так и не сумев прорвать кольцо вражеских войск, а отправиться лишь с двумя-тремя надежными людьми, которые всегда пройдут, где угодно. Этот третий способ был предложен господином Монти, французским послом, и поддержан моим родственником генералом Штейнфлихтом.

– Этот план и был принят?

– Да, государь. Если какой-нибудь король окажется в таком же положении, как польский король, или в положении сходном, и, остановившись на этом плане, соблаговолит оказать мне такое же доверие, какое ваш венценосный прадед оказал генералу Штейнфлихту, я мог бы головой поручиться за этот план, в особенности – когда дороги столь безлюдны, как во Франции, а король – такой прекрасный наездник, как ваше величество.

– Ну, разумеется! – подхватила королева. – Однако в ночь с пятого на шестое октября король мне клятвенно обещал, что никогда не уедет без меня и даже не будет замышлять бегство без моего участия; если король дал слово, он его не нарушит.

– Ваше величество! – воскликнул Фавра, обращаясь к королеве. – Это затрудняет путешествие, но не исключает его. Если бы я имел честь руководить подобной экспедицией, я взялся бы доставить королеву, короля и членов королевской семьи целыми и невредимыми в Монмеди или в Брюссель точно так же, как генерал Штейнфлихт в целости и невредимости доставил короля Станислава в Мариенвердер.

– Слышите, государь?! – вскричала королева. – Я думаю, что нам нечего бояться с таким человеком, как маркиз де Фавра.

– Да, ваше величество, – согласился король. – Я тоже так думаю. Однако время еще не пришло.

– Ну что ж, государь, – молвила королева, – ждите, как тот, кто смотрит на меня с портрета. Один вид его, как мне кажется, должен был бы дать вам лучший совет… Ждите, пока вас не вынудят вступить в бой; ждите, пока вас не посадят в тюрьму, пока под вашими окнами не построят эшафот… Сегодня вы говорите: «Слишком рано!.», а тогда будете вынуждены признать: «Теперь слишком поздно!..» – Как бы то ни было, государь, я в любую минуту по первому слову вашего величества буду к вашим услугам, – с поклоном промолвил Фавра; он боялся, как бы его присутствие, послужившее причиной размолвки между королевой и Людовиком XVI, не утомило короля. – Мне остается лишь предложить моему повелителю свою жизнь: ваше величество, вы можете располагать мною!

– Хорошо, маркиз, – молвил король, – взамен я подтверждаю данное вам королевой обещание позаботиться о маркизе и о ваших детях.

На сей раз король явно отпускал его; маркиз был вынужден удалиться, и, несмотря на то, что ему очень хотелось продолжить беседу, он, видя, что его поддерживает только королева, да и то лишь взглядом, пятясь вышел из комнаты.

Королева провожала его глазами до тех пор, пока за ним не упала портьера.

– Ах, ваше величество! – воскликнула она, протягивая руку к полотну Ван-Дейка. – Когда я приказала повесить этот портрет в вашей спальне, я думала, что он лучше на вас повлияет.

И она с высокомерным видом, словно не желая продолжать разговор, пошла в альков, потом внезапно остановилась со словами:

– Государь! Признайтесь, что маркиз де Фавра – не первый, кого вы принимали нынче утром.

– Да, ваше величество, вы правы; еще раньше у меня был доктор Жильбер. Королева вздрогнула.

– А-а, я так и думала! И доктор Жильбер, насколько я понимаю…