Только один заметил:

– Надо бы поглядеть!..

– Ну, смотрите! – предложил Майяр.

Дверь отворилась, и в глубине коридора показалась одетая в черное дама с наброшенной на лицо вуалью; она шла одна, без всякой поддержки, спокойно и уверенно.

Ее можно было принять за видение загробного мира, откуда, как сказал Гамлет, еще не вернулся ни один путник.

При ее появлении дрогнули сами судьи.

Она подошла к столу и подняла вуаль.

Никогда еще судьи не видели женщины столь безупречной красоты; лицо ее словно было высечено из мрамора.

Взгляды всех присутствовавших обратились к ней;

Жильбер задыхался.

Она поворотилась к Майяру и заговорила ласково, но твердо:

– Гражданин! Вы – председатель?

– Да, гражданка, – отвечал Майяр, удивившись тому, что вопросы задают ему.

– Я – графиня де Шарни, супруга графа де Шарни, убитого в тот страшный день десятого августа; я – аристократка, подруга королевы; я заслужила смерть и пришла за ней.

Судьи в изумлении вскрикнули.

Жильбер побледнел и забился в угол, стараясь не попасться Андре на глаза.

– Граждане! – заметив ужас Жильбера, заговорил Майяр. – Эта женщина – безумная; смерть мужа лишила ее разума; давайте пожалеем ее и позаботимся о ней. Народное правосудие не наказывает сумасшедших.

Он поднялся и хотел было наложить на голову Андре руку, как делал всегда, когда объявлял кого-нибудь невиновным.

Но Андре отвела руку Майяра.

– Я в здравом уме, – заявила она, – и если вы хотите оказать кому-нибудь милость, спасите того, кто об этом просит, кто этого заслуживает, я же не только не заслуживаю, но и отказываюсь от помилования.

Майяр взглянул на Жильбера: тот умоляюще сложил руки.

Майяр знаком приказал одному из членов трибунала вытолкнуть ее за ворота.

– Невиновна! – крикнул тот. – Пропустить. Перед Андре все расступились; сабли, пики, пистолеты опустились перед этой статуей Скорби.

Однако пройдя шагов десять, она остановилась; Жильбер сквозь прутья решетки провожал ее взглядом.

– Да здравствует король! – крикнула Андре. – Да здравствует королева! Позор десятому августа! Жильбер вскрикнул и бросился за ворота.

Он увидел, как сверкнуло лезвие сабли и молниеносно вонзилось в грудь Андре!

Он подбежал и подхватил бедняжку на руки.

Андре обратила к нему угасающий взгляд и узнала его.

– Я же вам сказала, что умру вопреки вашему желанию, – прошептала она.

Едва слышно она продолжала:

– Любите Себастьена за нас обоих! Потом, еще тише, она прибавила:

– Рядом с ним, не так ли? Рядом с моим Оливье, с моим супругом.., навсегда.

И она испустила дух.

Жильбер поднял ее на руки.

Ему угрожали пятьдесят обагренных кровью рук.

Однако вслед за ним показался Майяр, он простер над его головой руку со словами:

– Пропустите гражданина Жильбера, пусть унесет тело несчастной сумасшедшей, убитой по недоразумению.

Все расступились, и Жильбер прошел сквозь строй убийц; ни один не посмел преградить ему путь – так велика была власть Майяра.

Устраивая бойню – а как она проходила, мы только что попытались изобразить, – коммуна хотела запугать Собрание и печать, однако она опасалась, как бы с узниками Тампля не случилось несчастья.

И действительно, в том положении, в каком находилась Франция, когда Лонгви был захвачен, Верден осажден, а неприятель находился всего в пятидесяти милях от Парижа, король и члены королевской семьи были драгоценными заложниками, которые обеспечивали жизнь самым отпетым бандитам коммуны.

Вот почему в Тампль были отправлены комиссары.

Пятисот вооруженных человек оказалось бы недостаточно для охраны этой тюрьмы; вполне возможно, что они сами оказались бы жертвами народного возмущения; одному из комиссаров пришло на ум попробовать средство более надежное, чем все пики и штыки Парижа: он предложил обнести Тампль трехцветной ленточкой с такой надписью:

«Граждане! Вы умеете сочетать жажду мести с любовью к порядку: соблюдайте эту границу! Это необходимо для нашей бдительности и для нашей ответственности!»

Странная эпоха! Люди разбивали в щепки дубовые Двери и взламывали железные решетки, но преклоняли колени перед ленточкой!

Народ в самом деле с благоговением преклонил колени перед трехцветной лентой Тампля; никто не посмел ее перешагнуть.

Король и королева не знали о том, что происходило 2 сентября в Париже; правда, вокруг Тампля наблюдалось большее, чем обыкновенно, волнение, однако члены королевской семьи начинали мало-помалу привыкать к шуму.

Король обедал в два часа; итак, в этот день он, как обычно, сел за стол, а после обеда спустился в сад, чтобы совершить тоже уже вошедшую в привычку прогулку в обществе королевы, принцессы Елизаветы, наследной принцессы и юного дофина.

Во время прогулки до их слуха донеслись громкие крики.

Один из сопровождавших короля членов муниципалитета наклонился к уху своего коллеги и шепнул едва слышно, хотя Клери сумел разобрать:

– Напрасно мы нынче разрешили им прогулку.

Было около трех часов пополудни; как раз в это время началась резня пленников, перевозимых из коммуны в Аббатство.

При короле оставались только два камердинера: г-н Клери и г-н Гю.

Бедняга Тьерри, которого мы видели 10 августа, когда он предоставил в распоряжение королевы свою комнату, где она разговаривала с г-ном Редерером, находился в Аббатстве и должен был там погибнуть утром 3-го.

Было похоже на то, что второй член муниципалитета разделял мнение своего коллеги: они напрасно вывели членов королевской семьи на прогулку; итак, оба они предложили им вернуться в замок.

Те повиновались.

Однако едва они собрались у королевы, как в комнату вошли два других офицера муниципалитета, которые были в тот день свободны от дежурства в башне; один из них, бывший капуцин по имени Матье, подошел к королю со словами:

– Разве вам неизвестно, сударь, что происходит? Отечеству угрожает серьезнейшая опасность.

– Как же, по вашему мнению, я могу об этом узнать, сударь? – отозвался король. – Я нахожусь под стражей!