У Бийо, конечно же, был не такой нрав, чтобы сносить подобные взгляды, не требуя объяснений; он проворно шагнул к незнакомцу, но не успел фермер открыть рот или поднять руку, как незнакомец подал масонский знак, и Бийо ответил на этот знак.

Эти двое даже не знали друг друга, однако они были братьями.

Впрочем, незнакомец и одет был так же, как Бийо, в мундир представителя от провинций; лишь по некоторым отличиям в платье фермер заключил, что человек этот, должно быть, принадлежал нынче к кучке иностранцев, сопровождавших Анахарсиса Клоотса и представлявших на празднестве депутацию от всего человечества.

После того как незнакомец и Бийо обменялись знаками, Бийо и Питу уселись на свои места.

Бийо даже кивнул головой в знак приветствия, а Питу дружелюбно улыбнулся.

Однако оба они, казалось, вопросительно смотрели на незнакомца, и он прервал молчание.

– Вы меня не знаете, братья, – сказал он, – а между тем я знаю вас обоих.

Бийо пристально глянул на незнакомца, а Питу, натура более непосредственная, воскликнул:

– Да неужто знаете?

– Я знаю тебя, капитан Питу, – произнес иностранец, – я знаю тебя, фермер Бийо.

– Все верно, – заметил Питу.

– Почему ты так мрачен, Бийо? – спросил иностранец. – Потому ли, что тебе, победителю Бастилии, ворвавшемуся в крепость первым, забыли повесить в бутоньерку медаль Четырнадцатого июля, забыли воздать тебе такие же почести, какие воздали сегодня господам Майару, Эли и Юллену?

Бийо презрительно улыбнулся.

– Если ты знаешь меня, брат, – произнес он, – ты должен понимать, что такое сердце, как мое, не могут опечалить подобные пустяки.

– Тогда, может быть, потому, что со всем присущим твоему сердцу великодушием ты понапрасну пытался воспротивиться убийствам Делоне, Фулона и Бертье?

– Я сделал все, что мог и что было в моих силах, чтобы эти злодеяния не свершились, – сказал Бнйо. – С тех пор я много раз видел во сне тех, кто пал жертвой этих злодеяний, и ни один из них ни в чем меня не упрекнул.

– Потому ли, что, после пятого и шестого октября вернувшись к себе на ферму, ты застал амбары пустыми, а поля нераспаханными?

– Я богат, – возразил Бийо, – один пропавший урожай мне нипочем.

– Значит, – сказал незнакомец, заглянув Бийо в лицо, – это оттого, что твоя дочь Катрин…

– Молчите! – произнес фермер, стиснув незнакомцу руку. – Ни слова об этом.

– Почему же? – возразил незнакомец. – Ведь я говорю об этом, чтобы помочь тебе отомстить.

– Тогда, – сказал Бийо, побледнев и вместе с тем улыбаясь, – тогда дело другое, давайте поговорим.

Питу не думал больше о еде и питье, он смотрел на незнакомца, словно на колдуна.

– И как же намерена действовать твоя месть? – с улыбкой продолжал иностранец. – Скажи. По-крохоборски, расправой с отдельным человеком, как ты уже пытался однажды?

Бийо стал бледней мертвеца; Питу чувствовал, как по всему телу его пробежала дрожь.

– Или ты собираешься преследовать всю касту?

– Собираюсь преследовать всю касту, – сказал Бийо, – потому что преступление одного человека – это их общее преступление; и господин Жильбер, которому я жаловался, сказал мне: «Бедняга Бийо, то, что случилось с тобой, случилось уже с сотнями тысяч отцов! Чем еще заниматься дворянам, если в молодости не похищать девушек из простонародья, а в старости не тянуть деньги из короля?.

– Вот как! Жильбер тебе это сказал?

– Вы его знаете?

Незнакомец улыбнулся.

– Я знаю всех людей, – сказал он, – и тебя, Бийо, фермера из Писле, и Питу, капитана арамонской национальной гвардии, и виконта Изидора де Шарни, бурсоннского сеньора, и Катрин.

– Я тебе уже говорил, брат, чтобы ты не произносил этого имени.

– Почему же?

– Что же с ней стряслось?

– Она умерла!

– Да нет же, она не умерла, папаша Бийо, – вскричал Питу, – ведь…

И с языка у него чуть не сорвалось: «Ведь я знаю, где она находится, и каждый день с ней вижусь., но Бийо твердым, не допускавшим возражений тоном повторил:

– Она умерла!

Питу склонил голову; он понял.

Быть может, Катрин была жива для других, но для него, отца, она умерла.

– Так, так! – воскликнул незнакомец. – Будь я Диогеном, я потушил бы свой фонарь: полагаю, что я встретил человека.

Затем он встал, протянул Бийо руку и сказал:

– Брат, пойдем, прогуляемся немного, а этот славный молодой человек тем временем допьет свою бутылку и расправится с колбасой.

– Охотно, – отвечал Бийо, – я начинаю понимать, что ты хочешь мне предложить.

И, взяв незнакомца под руку, он сказал, обратившись к Питу:

– Жди меня здесь, я вернусь.

– Знаете ли, папаша Бийо, – возразил Питу, – если вас долго не будет, я заскучаю! У меня осталось всего полбутылки вина, огрызок колбасы да тонкий ломтик хлеба.

– Ладно, славный Питу, – отозвался незнакомец. – Масштабы твоего аппетита нам известны, и мы пришлем тебе чего-нибудь такого, чтобы ты набрался терпения, дожидаясь нас.

И в самом деле, не успели незнакомец с Бийо скрыться из виду за углом стены из зелени, как на столе перед Питу возникли новая колбаса, второй каравай и третья бутылка вина.

Питу ничего не понял из того, что произошло; он был весьма удивлен и в то же время сильно встревожен.

Но удивление и тревога, как и все вообще чувства, крайне обостряли в нем чувство голода.

Итак, Питу под воздействием удивления, а главное, тревоги ощутил непреодолимую потребность отдать должное принесенным ему яствам и с пылом, который мы за ним уже знаем, утолял эту потребность до самого прихода Бийо, который вернулся один и молча, но с просветлевшим лицом, в котором отражалось чувство, напоминавшее радость, опустился на стул напротив Питу.

– Ну, что? – спросил тот у фермера. – Какие новости, папаша Бийо?

– Новости такие, что завтра ты, Питу, отправишься домой один.

– А вы как же? – спросил капитан национальной гвардии.

– Я? – отозвался Бийо. – Я остаюсь.

Если наши читатели пожелают – поскольку с событий, о которых мы только что поведали, миновала целая неделя, – итак, если наши читатели пожелают вновь встретиться кое с кем из главных действующих лиц нашей истории, лиц, которые не только играли роль в прошлом, но и предназначены играть ее в будущем, мы приглашаем их присесть у фонтана на улице Платриер, к которому приходил когда-то мальчик Жильбер, гость Руссо, чтобы обмакнуть в его воду свой черствый хлеб. Оказавшись здесь, мы поведем наблюдение и пойдем за одним человеком, который вскоре должен здесь оказаться, и мы узнаем его, но уже не по форменному платью представителя от провинций – платью, которое после отъезда ста тысяч депутатов, присланных Францией, неизбежно привлекло бы к себе повышенное внимание окружающих, а наш герой отнюдь не стремится к этому, – но в простом и более привычном наряде богатого фермера из парижских окрестностей.