— Помнится, ты обещала стать мне хорошей женой, — заметил он. — Что-то я этого пока не замечаю.

— Ну еще один, последний разок!

— Нет. Я устал кормиться в ресторанах.

— А я устала от стряпни.

— Ладно, дорогая, сдаюсь. Но только на сегодняшний вечер. Завтра будешь готовить мои любимые блюда.

Вот так у нас всегда, подумал Карфакс. Всего лишь пару часов вместе, а уже начинаем ссориться, хотя нельзя назвать просьбу Патриции непомерной. С другой стороны, я тоже хочу совсем немногого.

Он услышал звук льющейся в кофейник воды, за ним последовал звон, словно она уронила на пол крышку и приглушенное ругательство. Улыбнувшись этим привычным домашним звукам, он откинулся к спинке кресла, затем вздрогнул и снова подался вперед. Чертовы царапины!

Да, им придется поработать над тем, чтобы сгладить свои разногласия и пригасить раздражительность. Они на самом деле любят друг друга. Он не видел причин, по которым стоило бы и дальше откладывать женитьбу. Они прожили вместе достаточно долго, чтобы узнать друг друга и понять, что их ждет в будущем. Он вполне мог бы поставить этот вопрос напрямую уже сейчас, когда она вернется из кухни. Однако, ему не хотелось, чтобы официальное предложение сопровождалось бурными объятиями — спина болела даже от прикосновения рубашки. Чертовка! Прелестнейшая женщина!

Вошла Патриция, неся на блюдце чашку дымящегося кофе, поставила его на кофейный столик и остановилась перед Карфаксом, словно в ожидании следующих распоряжений.

— Что? — спросил он.

— Разве что-то не так?

— Ты, кажется, чего-то ждешь?

— О нет, ничего. Я просто никак не могу отделаться от мысли о Вестерне. Так трудно поверить в то, что больше нечего бояться.

Резко повернувшись, она направилась в кухню. Он открыл рот, чтобы попросить ее вернуться и сесть, но передумал. На самом деле, зачем эта спешка с предложением.

Его нерешительность могла проистекать от подсознательного нежелания делать ей предложение. Было ли тому причиной отсутствие настоящей любви? Или он опасался, что с ней произойдет то же самое, что с его предыдущими женами? Насильственная смерть...

Карфакс боялся за нее.

Но ведь это только глупое суеверие. Он вовсе не был каким-то роковым супругом, и не все в этом мире любит, подобно богу, троицу.

Дверь холодильника закрылась как раз в то мгновение, когда он поднес чашку к губам. А затем, одновременно с первым глотком, из кухни раздался какой-то хруст.

Несколько секунд Карфакс прислушивался. Чашка так дрожала в его руке, что часть кофе расплескалась. Он поставил ее и неестественно громко спросил:

— Что ты там делаешь, Пат?

Хруст прекратился, и после некоторой паузы она спокойно ответила:

— Решила чуток заморить червячка. А что?

Сердце его колотилось так сильно, что он боялся потерять сознание. Но заставил себя подняться, пересек комнату и заглянул на кухню. Она стояла у кухонного столика, перед нею дымилась чашка кофе. Он медленно приближался к ней, не отрывая глаз от стебля сельдерея в ее руке.

— В чем дело? — спросила Патриция. — Ты такой бледный...

Карфакс остановился.

Ее кофе был светло-коричневого цвета. Рядом с чашкой стояла пластмассовая банка со сливками и сахарница.

— Ты... ты... — выдавил он из себя, двигаясь на нее.

— В чем дело? — выкрикнула она, вся съежившись и дико озираясь вокруг.

Он взревел и бросился вперед. Патриция закричала, схватила чашку и плеснула ее содержимое ему в лицо. Его вопль от боли слился с ее визгом, на мгновение он ослеп. И сразу же потерял сознание.

24

Очнулся Карфакс в кресле. Лицо горело, голова мучительно болела. Руки были туго привязаны к туловищу, другая веревка стягивала лодыжки. Еще две веревки вокруг груди и вокруг пояса плотно прижимали его к креслу. Все три лампы в гостиной горели, окна закрывали плотные шторы. В комнате никого не было.

Даже одним здоровым ухом он слышал возню наверху. Кто-то усердно трудился, волоча по полу что-то тяжелое. Этот кто-то должен был быть Патрицией. Еще через минуту это что-то загромыхало по ступенькам. Из-за угла появилась Патриция. Теперь на ней был брючный костюм и она, наклонившись, что-то тащила за собой. Это была картонная коробка шириной метра в два. Не обращая на него внимания, она протянула ее через всю комнату к нише в нижней части стены рядом с двустворчатым окном, выходящим на веранду. Потом выпрямилась, тяжело дыша.

— Вот она, неприятность, таящаяся в женском теле. Совсем нет мускулов. Зато есть другие преимущества.

Карфакс был готов к чему угодно, но его поразило ее произношение с частыми, типичными для уроженцев Новой Англии, придыханиями.

Она, должно быть, умышленно говорила так, потому что в дальнейшем ее речь была обычной, общепринятой среднезападной речью. И ритм был совсем не таким, как у прежней Патриции. Как он мог не заметить этого?

Патриция исчезла в кухне и вернулась с большим кухонным ножом. Все внутренности его съежились при виде этого тесака, но она собиралась использовать его, во всяком случае, пока что, для того, чтобы разделаться с ящиком.

Разрезав картон сверху донизу, Патриция, упершись ногой, вытолкнула наружу металлический куб с дисплеем и пультом управления. Остановившимся взглядом Карфакс смотрел на аппарат, пока она не заслонила его, толкая перед собой сервировочный столик. Пыхтя, раздраженно дергаясь и временами ругаясь, Патриция взгромоздила на него куб, затем размотала длинный шнур питания. Однако он, по ее мнению, оказался недостаточно длинным, и она снова ушла на кухню за удлинителем крупного сечения, подсоединила его и воткнула в стенную розетку. Потом зашла за аппарат и что-то проверила. Подняла голову, и впервые ее глаза встретились с глазами Карфакса.

— Старик Руфтон оборудовал этот ящик автоматическим устройством управления, но нужно было проверить, что два провода от него присоединены к соответствующим зажимам. Эта модель сделана кое-как. Своего рода опытный образец. Но он действует.

Карфакс, как завороженный, молча наблюдал за ней.

Она стала перед аппаратом, покрутила какие-то рукоятки, щелкнула несколькими тумблерами, экран засветился, но снова потускнел, выключенный.

Патриция улыбнулась.

— Вот так. Все идет нормально. Вот только что с вами делать...

Карфакс промолчал. Она села на диван и закурила.

— Ладно, — спокойно прозвучал ее голос. — Как вы догадались?

— Пат... Пат, — вымолвил он, задыхаясь.

Неожиданно по щекам потекли слезы. Он оплакивал Патрицию, не в силах сдержаться.

Она (он никак не мог думать о ней, как о мужчине) равнодушно смотрела на него, ожидая, когда он будет в состоянии говорить.

— Плачьте. Хуже не будет. Но и ничего хорошего я вам обещать не могу. И все-таки, каким образом вы обнаружили подмену?

— Пат терпеть не могла сельдерей и кофе со сливками.

Она пожала плечами.

— Вот поэтому я и замешкался, подавая вам кофе. Мне неизвестны ваши вкусы, и я готов был в любую минуту извиниться за забывчивость. О вкусах Патриции я как-то тоже не был осведомлен, и поэтому решил пить кофе на кухне. И все же совершил глупость. Я обожаю сельдерей, и мне в голову не могло прийти, что кому-то он может не нравиться. Что ж, при игре в кошки-мышки возможны просчеты, и теперь мне придется изменить кое-какие свои планы.

— Чем это вы меня стукнули?

— Молотком. Я все же припас его на всякий случай. И очень старался не убить вас. Это было бы очень некстати. Как бы я мог объяснить вашу внезапную насильственную кончину? И я устал был в бегах. К счастью, у вас оказался крепкий череп, а женские мускулы слишком слабы. К тому же молоток был тупым.

— И все же я мог откинуть копыта.

— Не будем об этом. Я проверил вас. Ничего страшного. Легкое сотрясение. Вы будете жить. То есть, извиняюсь, ваше тело.

Карфакс понимал, что шансы его равны нулю. Но ему отчаянно хотелось отсрочить неизбежное, и наилучшим способом добиться этого было заставить ее как можно дольше говорить.