Так или примерно так считал Оскар. У него, как богатого жителя Новой Англии, не было особых политических причин интересоваться пролами. Они редко голосовали. Но он не имел никакого предубеждения против пролов как социальной группы. Они были не более странны и непонятны, чем ученые. Теперь стало ясно, что пролы — мощный ресурс реальной власти, и, насколько он знал, только один американский политический деятель завербовал и поддерживал пролов. Зеленый Хью.

После умиротворения Модераторов следовало примирить ученых Коллаборатория с их присутствием. Ключевым моментом объяснений Оскара было отсутствие выбора в данном вопросе.

Ученые Коллаборатория всегда имели устойчивую федеральную поддержку, они никогда не требовали никаких дополнительных средств. Теперь не существовало никаких федеральных грантов. Это было плохо, но еще хуже оказалось то, что бухгалтерия лаборатории была разрушена сетевой атакой. Они даже не могли восстановить финансовую отчетность.

Настроение в Лаборатории повысилось, когда сотрудникам стало известно, что президент знает об их тяжелом положении. Президент даже послал директору Лаборатории подготовленную речь, которая была пересказана Гретой. Однако в этой речи было одно заметное упущение: деньги. Официальное сообщение для печати представляло собой длинный благодарственный гимн президентским талантам по восстановлению общественного порядка. Финансирование Коллаборатория не было проблемой, которую должен решать Президент. За национальные дотации отвечал Конгресс, но, несмотря на огромные усилия, бюджет все еще не был утвержден.

Для Федеральной научной лаборатории это было огромное бедствие, но пролы воспринимали его как самое обычное дело.

Так что — объяснил Оскар Чрезвычайному комитету — это вопрос симбиоза. И симбиоза можно добиться. Смело обрубив связи с обычной политической действительностью, гибридное население Коллаборатория могло свободно плавать в пределах их стеклянного пузыря. У них не было денег, но оставались электрогенераторы, воздух, продовольствие, они были защищены от непогоды. Им были не страшны никакие бури, а так как теперь отсутствовал и федеральный надзор за их работой, они могли полностью сконцентрироваться на их любимых проектах. Сейчас они имели возможность заниматься подлинной научной работой. Это было огромное достижение, почти Шангри-Ла. Все, что еще им было нужно, — снять внутренние противоречия.

После выступления Оскара наступило длительное молчание. Все члены Чрезвычайного комитета глядели на него в крайнем удивлении. Кворум составили Грета, ее главное доверенное лицо и покровитель Альберт

Гаццанига, сам Оскар, Йош Пеликанос, капитан Бенинг-бой и представитель Модераторов — парень по имени Омбавей Тадди Флэгбой.

— Оскар, ты меня поражаешь, — сказала Грета. — У тебя невероятный талант говорить о невозможных вещах так, что они начинают казаться нормальными и приемлемыми.

— Что здесь кажется невозможным?

— Все! Лаб — федеральное сооружение! Эти Модераторы вторглись сюда силой. Они заняли наше здание. Они здесь незаконно. Мы не можем помогать им и поощрять незаконное вторжение! Как только Президент пришлет отряды, мы будем арестованы. Мы будем уволены.

— Этого не случилось в Луизиане, — сказал Оскар. — Почему это должно случиться здесь?

Гаццанига ответил:

— Дело в том, что Конгрессу и чрезвычайным комитетам в действительности никогда не нужна была та авиабаза в Луизиане. Они никогда не заботились о ней, поэтому и не приняли необходимых мер.

— Они точно так же не заботятся о вас, — заверил его Оскар. — Верно, что Президент выразил интерес, но послушайте, это было целую неделю назад! Неделя в течение военного кризиса — это вечность! Федеральных отрядов здесь нет. Потому здесь нет военного кризиса, военный кризис для Президента — в Голландии, а не в Восточном Техасе. Он не собирается развертывать отряды внутри страны, когда идет эскалация холодной войны с Голландией. Если бы мы лучше соображали, мы поняли бы, что именно Модераторы наша армия. Они лучше, чем федеральные силы.

— Мы не можем позволить себе предоставлять убежище тысяче неплатежеспособных гостей, — сказал Пеликанос.

— Йош, забудь на минуту о красных чернилах. «Мы не должны позволить себе предоставить им». Это они кое-что предоставляют нам. Они могут кормить и одевать нас, и все, что мы должны сделать, — разделить с ними наше убежище и дать им политическое прикрытие. Это реальная красота чрезвычайной ситуации, понимаешь? Мы можем продолжать жить так, сколько нам захочется! Это апофеоз забастовки. В течение забастовки мы все отказывались делать что-нибудь, кроме научной работы. Теперь, когда у нас чрезвычайное положение, ученые могут продолжать заниматься наукой, в то время как Модераторы будут исполнять роль благосклонного, сочувствующего гражданского населения. И мы игнорируем все остальное! Все, что раздражало нас в прошлом, ушло. Все бессмысленные коммерческие притязания, и правительственный надзор, и хитроумные подрядчики… Все это больше не имеет для нас никакого значения!

— Но кочевники ничего не понимают в науке, — сказал Гаццанига. — Зачем они будут поддерживать ученых, когда им проще награбить добра и уйти?

— Эй, — сказал Бенингбой. — Я кое-что понимаю в науке, парень! Вернер фон Браун! Отличный пример. Доктор фон Браун был таким же, как и ты, большим уродливым толстяком! Они направили бы его в Дахау так или иначе, если бы он не стал работать на них, так что он тоже кое-что выиграл, собирая свои «Фау-2».

— О чем, черт возьми, он говорит? — требовательно спросил Гаццанига. — Почему он всегда вот так выражается?

— Вот что такое наука! — сказал Бенингбой. — Наука — это доказательство математических связей между явлением А и явлением В. Разве это так трудно? Ты действительно думаешь, что все это не моего ума дело? Я могу рассказать тебе о вещах, которые выше твоего понимания, сынок, о выживании в тюрьме, например. Ты, как и все прилизанные люди, просто растеряешься в столкновениях с квантовой реальностью, если кто-то возьмет да отберет у тебя твои книжки.

— Нет, ничего не получится, — сказала Грета. — Мы даже говорим на разных языках. У нас нет ничего общего, — трагическим тоном воскликнула она. — Только посмотрите на лэптоп, который он носит! Он сделан из соломы!

— Почему я единственный, кто видит очевидное? — спросил Оскар. — У вас на удивление много общего. Посмотрите на оборудование кочевников — те же автоклавы, установки для каталитического крекинга! Они используют биотехнологию. И компьютерные сети. Они выживают за счет этого!

Лицо Греты окаменело.

— Да, но… Ненаучно.

— Но они живут точно так же, как и вы, — за счет своей репутации. Вы — два наиболее некоммерческих сообщества Америки. И оба сообщества базируются на репутации, уважении и престиже.

Гаццанига нахмурился.

— Это что, социологическая классификация? Социология — это не точная наука.

— Но это правда! Вы, ученые, вы хотите стать Наиболее Часто Цитируемыми и добиться почестей и вознаграждения. В то время как Модераторы, подобно нашему капитану, хотят быть сетевыми гуру. Плюс к этому ни один из вас не имеет ни малейшего понятия о том, как надо одеваться! Кроме того, даже при том, что вы — и те и другие — непосредственно ответственны за катастрофу, которая постигла наше общество, вы невероятно изворотливы в том, чтобы представлять себя в качестве невинных жертв. Вы бесконечно скулите и стонете, что нет никого достаточно крутого или умного, чтобы вас понять. Вы никогда не убираете за собой. Вы никогда не берете на себя ответственность. И именно поэтому люди, которые фактически управляют этой страной, обращаются с вами, как с детьми!

Они смотрели на него, потрясенные до глубины души.

— Я говорю разумные вещи, — повысил голос Оскар, перекрикивая сердитое гудение. — Я не занимаюсь разглагольствованиями. Я могу посмотреть на вас со стороны, чего вы, запертые в изолированных башнях субкультур, просто не в состоянии сделать. Было бы бесполезно с моей стороны заниматься мягким педалированием. Вы в кризисе, вот в чем суть. Вы — и те и другие — разошлись с остальной частью общества в способах выживания. Вам необходимо преодолеть глупые предубеждения и объединиться в одну мощную коалицию. И как только вы это сделаете, весь мир будет вашим! — Оскар наклонился вперед. Вдохновение сверкало в его глазах, как дневной свет у Платона. — Мы переживем это чрезвычайное положение. Мы можем даже пойти дальше. Мы способны расти!