«Чудо! Милагре! Святые осчастливили меня!»

– Вы же знаете, что Священный Рим признает только более весомые чудеса. Но это не имело значения. Папа милостиво разрешил назвать наш маленький городок Милагре. И теперь каждый, кто произнесет это имя, будет разжигать огоньки ярости в сердце Новинхи.

– Или делать его еще более черствым. Никто не знает какую реакцию это вызовет.

– Как то ни было, Пайпо, вы не единственный интересовались ею, но вы – единственный интересовались ею бескорыстно, ради ее же блага, а не в связи с ее святыми всемогущими родителями.

Это был печальный вывод, хотя я его и предвидел. Выходит, включая Хилхос, основавших все школы Луситании, эти долгие годы никому не было дело до девочки, за исключением жалких осколков внимания, проявленного Пайпо.

– У нее есть один друг, – сказал Лайбо. Пайпо забыл, что его сын находился рядом. – Лайбо был настолько тихим, что его легко было не заметить. Донна Криста тоже казалась испуганной.

– Лайбо, – произнесла она, – я думаю нескромно говорить о школьном товарище подобные вещи.

– Я ученик зенадора, – возразил Лайбо, это означало, что он не школьник.

– Кто ее друг? – спросил Пайпо.

– Макрам.

– Махрос Рибейра, – воскликнула донна Криста. – Высокий мальчик.

– Ах, да, единственный, сложенный как кабра.

– Он строен, – сказала донна Криста. – Но я не замечала особой дружбы между ними.

– Однажды Макрама в чем-то обвиняли, она заметила и заступилась за него.

– Ты дал слишком великодушную оценку увиденному, – сказала донна Криста. – Я думаю более справедливо сказать, что она выступила против тех ребят, которые делали то же самое, но пытались свалить всю вину на одного.

– Макрам тоже оценил все по-другому, – вновь включился Лайбо. – Пару раз я замечал, как он наблюдает за ней. И пусть не много, но все же есть кто-то, кому она нравится.

– А тебе она нравится? – спросил Пайпо.

Лайбо на секунду застыл в молчании. Пайпо знал, что это означает. Он решает, как ему ответить. Выбрать ли ответ, который, по его мнению, взрослые воспримут благосклонно, или же другой ответ, который, возможно, разозлит их. Детям его возраста часто присущи подобные колебания. Он спрашивал себя: говорить или не говорить правду?

– Я думаю, – сказал он, – мне кажется, что она не хочет, чтобы ее любили. Она ведет себя как гость, который вот-вот уедет.

Донна Криста степенно кивнула головой.

– Да, совершенно верно, она действительно ведет себя именно так. А теперь, Лайбо, прекрати обсуждение за глаза, это невежливо. Я прошу тебя оставить нас одних.

Он вышел раньше, чем она закончила предложение, слегка кивнув головой и хитро усмехнувшись. Неловкость момента сыграла ему на руку. Уход красноречивее доказывал благоразумие Лайбо, чем любые просьбы остаться.

Пайпо знал, что Лайбо будет неприятно просить оставить его. У него был талант заставлять взрослых почувствовать некоторую незрелость, слабость по сравнению с ним.

– Пайпо, – сказала настоятельница, – она настаивает на своем экзамене на зенобиолога. Она хочет занять место родителей.

Пайпо изумился.

– Она утверждает, что изучает этот предмет с раннего детства. А сейчас уже готова начать работать без практики ученичества.

– Ей ведь тринадцать лет, так?

– Такое уже случалось. Многие проходили экзамен еще раньше. Один прошел все даже в более раннем возрасте. Правда – это было две тысячи лет назад, но это дозволяется законом. Епископ Перегрино категорически возражает, но мэр Боскуинха поддерживает ее практические наклонности; она утверждает, что Луситания испытывает сильную нужду в зенобиологах – нам необходимо расширить сферу исследований новых форм животной жизни, чтобы внести хоть скромное разнообразие в нашу диету, и лучше если все это будет выращено на почве Луситании. Короче, по ее словам: «Не имеет значение, кто будет работать: дети или нет, нам нужны зенобиологи.»

– Вы хотите, чтобы я возглавил экзаменационную комиссию?

– Если вы будете столь любезны.

– С удовольствием сделаю это.

– Я скажу им, что вы согласны.

– Сознаюсь, у меня есть свои тайные цели.

– Что?

– Я хочу сделать как можно больше для девочки. Надеюсь, что еще не поздно начать.

Донна Криста слегка усмехнулась.

– О, Пайпо, очень признательна вам за стремление помочь, но поверьте мне, дорогой друг, взывать к ее сердцу все равно что купаться во льду.

– Представляю. Похоже, я должен искупаться во льду, прежде чем контактировать с ней. А что это даст ей? Еще более остужает ее сердце или заставляет его пылать, как костер.

– Как поэтично, – произнесла донна Криста. В ее голосе не было привычной иронии; она говорила, что думала. – Оценили ли свиноподобные то, что мы отправляли к ним в качестве послов самых лучших людей?

– Я пытался доказать это, но они восприняли мои слова весьма скептически.

– Я пришлю ее к вам завтра. Предупреждаю вас – она рассчитывает сразу сдавать экзамены, и отвергнет любые попытки провести предварительное собеседование.

Пайпо улыбнулся.

– Мне придется больше волноваться за результат. Если она не сдаст экзамены, ее ждут большие неприятности. Но если она все выдержит благополучно, проблемы начнутся у меня.

– Почему?

– Тогда Лайбо потребует экзаменовать его в качестве зенадора. И если он выдержит экзамен, мне ничего не останется, как уйти из дома, свернуться в комочек и умереть.

– Пайпо – вы сентиментальный дуралей. Разве есть в Милагре другой такой человек, который бы, положа руку на сердце, назвал своего тринадцатилетнего сына коллегой по работе?

После ее ухода Пайпо и Лайбо вместе работали; как обычно, они протоколировали результаты дневного контакта с порквинхами.

Пайпо сопоставлял работы Лайбо, его образ мышления, интуицию, его отношение, с теми студенческими работами, которые раньше проводили выпускники Университета, до переезда в Луситанию. Его сын еще молод, и ему не хватает знаний. Но уже сейчас в нем чувствовался настоящий ученый со своими взглядами, с подлинным гуманизмом в сердце. Вскоре вечерняя работа была закончена, и они отправились вместе домой. Светила громадная, ослепительная луна. Пайпо решил, что Лайбо уже вполне состоялся как ученый, коллега по работе. Сдаст же он экзамены или нет, не имеет решающего значения.