Опять из-за этого проклятого рюкзака и уже ненавистного мне мэра Нью-Йорка Рудольфа Джулиани, запретившего перевозку домашних животных в автобусах и метро (здесь это называется – сабвей!), я ни хрена не увидел Нью-Йорка!..

Пока шли от дома до сабвея, я еще что-то посмотрел. Даже узрел небольшой магазинчик, исторгавщий поразительный букет запахов – рыбы и мяса, сладостей и фломастеров, копченых колбас и презервативов… Это я называю только знакомые мне запахи! Но самое забавное, что вывеска на магазинчике была, кажется, написана по-русски. Я хоть и не умею читать, но хорошо знаю русские буквы, которых нет в остальных языках. Так вот, там, сдается мне, почти все было написано на русском. И потом, я вспомнил, как Рут ночью обронила фразу, что Тим шляется в какие-то русские магазинчики и треплется там по-русски.

Да! Самое главное!.. Когда мы выходили из дома, до меня донеслась такая мощная концентрация Котово-Кошачьих запахов, которая могла идти от одновременного скопления моих коллег и дальних родственников числом не менее пятидесяти!

Причем запах этот был не случайной компашки, а устойчиво отлаженного коллектива, обитающего в районе этого дома с незапамятных времен.

По запаху всегда можно узнать – случайно ли он возник или, как говорят у нас, "прописан тут постоянно"? Так вот этот запах был "прописан" здесь просто всегда…

Я ведь и ночью, когда "пользовал" ту самую беленькую Кошечку-грязнульку, чувствовал этот запах. Но то ли был вымотан до предела предыдущим днем, то ли, "находясь в Кошке", перестаешь на все остальное обращать внимание, но такой силы запаха я не ущучил. А тут – будто по носу шарахнули! Интересненько.

Кстати, интересненько еще и другое: не подхватил ли я от моей Первой Американочки что-нибудь настораживающее и идущее вразрез с моей врожденной чистоплотностью? Чистоплотностью, постоянно находящейся в противоречиях с моими же половыми запросами. Например, блохи – как наилучший вариант. О худших даже подумать страшно!..

Пока от "худших вариантов" Боженька милостивый меня как-то уберегал. Может, и здесь не оставит?

Да, так вернемся к мэру Нью-Йорка, Рудольфу Джулиани.

Как истинный нью-йоркец и Прирожденный Горожанин, Тимур повесил на мэра еще кучу всяких претензий: проезд в метро, мерзавец, повысил до полутора долларов!.. Вместе с губернатором Джорджем Патаки заставил финансовый комитет Управления пассажирского транспорта Нью-Йорка и Нью-Джерси – место, куда мы сейчас направляемся, и куда иначе, как через туннели под Гудзоном или по мостам не проедешь, – поднять плату за проезд этих мостов и туннелей с шести долларов до семи! Правда, в оба конца…

– Это еще хорошо, что мама служит в полиции! – возмущенно воскликнул Тимур вслух по-русски. – Им там каждый год выдают такой специальный пропуск на машину, и она, как сотрудник полиции, в любое время дня и ночи может поставить машину, где она хочет! И бесплатно ездить через эти мосты и туннели. Сколько хочет. Пропуск этот каждый год другого цвета… В прошлом году, к примеру, был красный, в этом – зеленый…

Но самое страшное обвинение Рудольфу Джулиани Тимур предъявил за то, что тот из-за своей "вонючей демократией показухи" прошелся вместе с гомосеками и лесбиянками на традиционном городском параде!

– С кем, с кем?.. – переспросил я, не видя ничего предосудительного в каких-то традиционных парадах. – С кем, ты сказал?

– Ну, с педрилами! – злобно прошипел Тимур. – С мужиками, которые в задницу друг друга… Понял? И с бабами, которые лижутся!..

Какое-то время, пока Тимур мне рассказывал про повышения цен в Нью-Йорке на транспорт, я полагал, что он все это говорит "с чужого взрослого голоса". Я думал, что у двенадцатилетнего пацана – в силу отсутствия жизненного опыта, комплекса своих мальчишичьих интересов, из-за извечной детской тяги к подражанию и "обезьянничанию", как говорил Шура, – это всего лишь желание казаться взрослее. Желание – чисто ребяческое, но от этого не менее сильное.

Последнее обвинение мэру Нью-Йорка этот двенадцатилетний русский американец с татарским именем решительно и жестоко предъявил СВОИМ СОБСТВЕННЫМ ГОЛОСОМ. Тут он, к несчастью, обладал и страшным трагическим опытом, и неотъемлемым правом рано повзрослевшего Человека.

– Правда, он не антисемит, как некоторые, – уже мягче сказал Тимур, будто за это кое-какие грехи он прощал мэру Нью-Йорка Рудольфу Джулиани.

И наивно представив себе, что я, прожив шесть лет бок о бок с Шурой Плоткиным, мог не знать, что такое "антисемит", Тимур добавил:

– Тут надо быть справедливым – он не против евреев, а за…

Мне так осточертело сидеть в этом тесном рюкзаке, что я был счастлив, когда мы вылезли из метро в Манхеттене на Сорок второй улице и какое-то время ждали автобуса на Нью-Джерси.

Мой "Академик Абрам Ф. Иоффе" стоял в порту "Элизабет" у четвертого контейнерного причала, и хоть я понимал, что все фантастическое несбыточно, но никак не мог отогнать мысль, что Шура все-таки явился в порт, нашел Мое судно и сейчас сидит у Мастера в его каюте, и они, в ожидании меня, неторопливо потягивают неразбавленный "Джек Дэниельс" со льдом из широких квадратных стаканов. Эти стаканы буфетчица Люся когда-то купила на свою нищенскую валютку в Марселе в подарок Мастеру…

Навыдумывал я себе такую картинку и почти поверил в ее реальность. От этого опять задергался, занервничал, засуетился. Если вообще можно засуетиться в тесном рюкзачке с моими габаритами. Поэтому в ожидании автобуса я нахально высунул голову из рюкзака и несколько раз глубоко вдохнул несвежий, но холодный воздух Сорок второй улицы. Помню, у Шуры Плоткина еще книжка такая была про эту улицу. Называлась "Сорок вторая параллель".

Тимур – вот чуткий чертенок! – мое состояние прочувствовал моментально. Даже сказал:

– Представляешь, Кыся, мы приезжаем в порт, находим твое судно, а там… А там тебя уже ждут! А?.. Тогда мы втроем ищем тот корабль, который нужен мне, я там кое о чем договариваюсь, и мы все вместе едем за мамой в Квинс… Как идейка?

– Отличная.

Я решил прикинуться дурачком, и чтобы хоть немного снять напряжение ожидания, спросил, немилосердно фальшивя:

– Что за корабль тебе нужен, и о чем ты собираешься там договариваться?

Но тут подошел наш автобус. Тимур запихнул мою голову в рюкзак, перекинул его через плечо и, бормоча по-Шелдрейсовски: "Потом расскажу…", влез в автобус.

Когда мы устроились и рюкзак со мной перекочевал со спины Тимура на его колени, он мне "туда" сказал:

– Я тебе расскажу, но ты будешь про это молчать как рыба!

– Лучше как Кот, – попытался я сострить.

– Как рыба, – жестко повторил Тимур.

– Нет вопросов!.. – пообещал я тут же.

Я последнее время стал жутко много врать! Нет, давая сейчас обещание, я не собирался потом рассказывать историю, которую я уже знал, кстати, каждому встречному и поперечному. Но я заметил, что искренности и открытости во мне за последние несколько месяцев жизни не в России сильно поубавилось.

– Ну, слушай… – сказал Тимур. – Они с Фредом, который умер еще до меня, всю жизнь копили на отдельный дом. Хотели выплатить за него сразу побольше, чтобы сильно не залезать в кредитные долги банку. Там знаешь какие проценты?!.. Кошмар! Понял?

– Нет.

– Ну, неважно. Потом мама тебе объяснит. А тут Фред умер. И мама все эти деньги заплатила за меня в Москве. Все пятнадцать штук, которые они на дом копили… Представляешь?!.. Нашли, бляди, бизнес! Нов Москве – цветочки… На Украине торговля малолетками идет вообще как в колбасной лавке. По русскому телевизору еще в России передавали, что у хохлов малышня шла всего по семьсот баксов за штуку! Их потом вывозили в Италию, и там уже америкашкам толкали по тридцать и даже по пятьдесят тысяч долларов!.. Так что мы с мамой еще хорошо отделались. А может, они полицейского постеснялись так уж напаривать?..

Я тут же вспомнил слова Шуры, который однажды сказал, что нам, русским, никто в мире вообще не указ! Мы на всех болт забили. По принципу – что русскому здорово, то немцу – смерть. Поэтому вряд ли кто-нибудь у нас так уж постеснялся американской полисменки. Просто красивая баба приглянулась…