Главное губительное воздействие войны в том, что вплотную, воочию подступившая массовая смерть становится обыденным явлением и порождает покорное согласие с нею.

...война, страшная своей бессмысленностью и бесполезностью, подленькое на ней усердие — это преступная трата души, главного богатства человека, как и трата богатства земного, назначенного помогать человеку жить и делаться разумней. Ведь вместе с человеком погибает, уходит, бесследно исчезает в безвестности все, чем наделила его природа и Создатель. Исчезает защитник, деятель, труженик земли, и никогда-никогда, ни в ком он больше не повторится, и спасенный им мир, люди всей земли, им спасенные, не могут заменить его на земле, искупить свою вину перед ним смирением и доброй памятью. Да они и не хотят, да и не могут это сделать. Главное губительное воздействие войны в том, что вплотную, воочию подступившая массовая смерть становится обыденным явлением и порождает покорное согласие с нею.

Вторая часть книги "Прокляты и убиты" охватывает короткий промежуток времени, всего семь дней. События разворачиваются на берегу реки Черевинки, в конце сентября, начале октября 1943 года. Рассказывает о событиях, которые происходили в ходе форсирования Днепра, захвата и удержания плацдарма. Ярко и натуралистично описаны боевые действия на реке. Астафьев четко разграничивает тех, кто сражается на передовой, кто рискует собой на плацдарме, от тех, кто отсиживается за их спинами, но обязательно разделит заслуги героев. Левый и правый берег разделил людей. Стоит особо отметить "выдающиеся" заградотряды, политотдел и прочее полезные службы, ожидающие результатов.

Они больше не оглядывались, не обращали ни на кого внимания, падая, булькаясь, дрожа от холода, волокли связанные бревешки по воде и сами волоклись за плотиком. Пулеметчик, не страдающий жалостными чувствами и недостатком боеприпаса, всадил — на всякий случай — очередь им вослед. Пули выбили из брусьев белую щепу, стряхнули в воду еще одного, из тьмы наплывшего бедолагу, потревожили какое-то тряпье, в котором не кровоточило уже человеческое мясо.

Убитых здесь не вытаскивали: пусть видят все — есть порядок на войне, пусть знают, что сделают с теми подонками и трусами, которые спутают правый берег с левым.

На плацдарме мы встретим уже знакомых с прошлой книги героев. С другими читателю еще предстоит познакомиться ближе. Появятся новые командиры, девушки-медсестры, в роман на этот раз введены немецкие солдаты. Война столь же безобразна и в глазах немцев. Линия сюжета выстроена так, что периодически автор возвращает читателя в мирное время, где знакомит более подробно с жизнью персонажа книги.
 
Вторая часть книги заставляет так же содрогаться и ужасаться, вызывает физическую тошноту. В этот раз будет не просто смрад грязных тел и вонючих бараков, вторая часть наполнена смертью. Автор изумительно отвратительно описывает смерть. Она заполняет собой всё, тащит во тьму, обезображивая, обезличивая, превращая в гниющую груду мяса и костей и советского солдата, и немца.
 

Попавши в ловушку или под выстрел, зверек делается пустой шкуркой — ничего в нем не остается, кроме багрово-синей тушки, которую не всякая и собака ест.
Но человек в смерти неприглядней всех земных существ. Наделенный мыслью, словом, умением прикрыть наготу, способный скрывать совесть, страх, наловчившийся прятаться от смерти посредством хитрого ума, искаженного слова, земных сооружений, вообразивший, что он способен сразить любого врага и обмануть самого Господа Бога, настигнутый неумолимой смертью человек теряет сразу все и прежде всего теряет он богоданный облик.

Человек придумал тыщи способов забываться и забывать о смерти, но, хитря, обманывая ближнего своего, обирая его, мучая, сам он, сам, несчастный, приближал вот эти минуты, подготавливал это место встречи со смертью, тихо надеясь, что она о нем, может, запамятует, не заметит, минет его, ведь он такой маленький и грехи его тоже маленькие, и если он получит жизнь во искупление грехов этих, он зауважает законы людские, людское братство. Но отсюда, с этого вот гибельного места, из-под огня и пуль до братства слишком далеко, не достать, милости не домолиться, потому как и молиться некому, да и не умеют. Вперед, вперед к облачно плавающим, рыже светящимся земляным валам — там незатухающими свечами, пляшущим и плюющим в лицо пламенем — означен путь в преисподнюю, а раз так, значит, в бога, в мать, во всех святителей-крестителей, а-а-а-а-о-о-о-о — и-ии-и-и-и-и-и-ы-ы-ы-ы-аа-а-а — ду-ду-ду-ду… и еще, и еще что-то, мокрой, грязной дырой рта изрыгаемое, никакому зверю неведомое, лишь бы выхаркнуть горькую, кислую золу, оставшуюся от себя, сгоревшего в прах, даже страх и тот сгорел или провалился, осел внутри, в кишки, в сердце, исходящее последним дыхом. Оно, сердце, ставшее в теле человека всем, все в нем объявшее, еще двигалось и двигало, несло его куда-то. Все сокрушающее зло, безумие и страх, глушимые ревом и матом, складно-грязным, проклятым матом, заменившим слова, разум, память, гонят человека неведомо куда, и только сердце, маленькое и ни в чем не виноватое, честно работающее человеческое сердце, еще слышит, еще внимает жизни, оно еще способно болеть и страдать, еще не разорвалось, не лопнуло, оно пока вмещает в себя весь мир, все бури его и потрясения — какой дивный, какой могучий, какой необходимый инструмент вложил Господь в человека!

Автор с ненавистью и болью говорит о войне, показывает ее отвратительное лицо, его позиция прослеживается на протяжении всего романа. Астафева читать очень сложно. Язык хорош. Любые образы, к которым прикасается автор, воплощаются в жизнь. И какие это образы! Их можно пощупать, увидеть в красках, до пор, до складок, до волосков на теле, почувствовать запах... Только образы этой книги не хотелось бы видеть в жизни, помнить. Чудовищно. От того книгу хочется постоянно откладывать. Столько боли, несправедливости, грязи, разложения и бестолковости. И эта не выдумка, от которой легко избавиться закрыв книгу, это наша история. Это было, это есть. И это не против повторить представители рода человеческого.
 
Плохо, что не читают это произведение в школе, плохо, что не изучают его подробно, не дают задания выписывать, перечитывать сотни раз и запоминать наизусть цитаты так удачно характеризующие войну и человека на ней. Чтобы страшно было, чтобы коробило от одной мысли о войне и убийствах. Чтобы образы намертво в голову.
 
Как много вокруг глупости и пошлости, которая видит геройство в разрушении, в завоевании, в истреблении, в амбициях. Безумство, зверство исходящее от умов и рук самого "разумного" существа на Земле. В этом ли сила разума?

Боже Милостивый! Зачем Ты дал неразумному существу в руки такую страшную силу? Зачем Ты прежде, чем созреет и окрепнет его разум, сунул ему в руки огонь? Зачем Ты наделил его такой волей, что превыше его смирения? Зачем Ты научил его убивать, но не дал возможности воскресать, чтоб он мог дивиться плодам безумия своего? Сюда его, стервеца, в одном лице сюда и царя, и холопа — пусть послушает музыку, достойную его гения. Гони в этот ад впереди тех, кто, злоупотребляя данным ему разумом, придумал все это, изобрел, сотворил. Нет, не в одном лице, а стадом, стадом: и царей, и королей, и вождей — на десять дней, из дворцов, храмов, вилл, подземелий, партийных кабинетов — на Великокриницкий плацдарм! Чтоб ни соли, ни хлеба, чтоб крысы отъедали им носы и уши, чтоб приняли они на свою шкуру то, чему название — война. Чтоб и они, выскочив на край обрывистого берега, на слуду эту безжизненную, словно вознесясь над землей, рвали на себе серую от грязи и вшей рубаху и орали бы, как серый солдат, только что выбежавший из укрытия и воззвавший: «Да убивайте же скорее!..»

Войну не прикроешь другим словом.
Я прочла, я буду помнить.
 

Вы слышали, что сказано древним:
«Не убивай. Кто же убьёт, подлежит суду».
А Я говорю вам, что всякий, гневающийся
на брата своего напрасно, подлежит суду ⟨…⟩
— Евангелие от Матфея 5:21-22

С возрастом понимаешь, что очень немногие вещи могут действительно вызвать сильные эмоции. Читая этот роман, мурашки бегали по коже. Окопная правда войны во всем ее ужасе и кровавой мешанине показана со всей честностью и прямотой, пробирая до самого нутра. Сразу видно, что написано человеком, испытавшем все это от начала и до конца. Астафьев, великий русский писатель, описал войну так, как никто о ней не написал и, наверное, уже написать не сможет. После этой книги жалкими и банальными кажутся слова из известной песенки "Этот день победы". И в то же время вся жестокость войны передана без смакования крови и насилия, так как она виделась рядовыми войны, защищавшими свою страну и умирающих за нее.
Эта книга по своей значимости - "Война и мир" Великой отечественной войны.