Тимонин бросился вперед, как бык. Он оттолкнулся ногами от пола, вытянулся в мощном зверином прыжке. Валиев все-таки успел повернуть ствол в сторону нападавшего. Успел нажать на спусковой крючок. Но вместо выстрела – сухой щелчок. Все патроны он уже расстрелял. Валиев попытался ударить Тимонина цевьем автомата по голове, но не успел размахнуться.

В следующую секунду налетевший, как ураган, Тимонин вонзил стальную вилку в плечо Валиева. Сшиб бригадира грудью, повалил на пол. Бесполезный автомат отлетел в сторону. Валиев сумел выдернуть столовый прибор из своего плеча, попытался вилкой проткнуть нападавшему глаз, но не достал до лица. Лишь зубцами вилки расцарапал Тимонину голую грудь.

Противники покатились по полу. Тимонин был тяжелее и опытнее Валиева, быстро овладел инициативой. Оседлал бригадира, мертвой хваткой вцепился в его горло, с силой сжал пальцы на шее. Валиев захрипел. Его глаза готовы были вылезти наружу или просто взорваться. Он бил ногами, мычал, дергал головой, слабея с каждой секундой.

– Пусти, пусти, – еле выдавливал из себя Валиев. – Пус…

Тимонин оторвал руки от горла ослабевшего противника. Один за другим занес тяжелые кулаки и вырубил Валиева в три удара. Тимонин встал на ноги, поскользнулся в луже крови и чуть снова не упал.

Он, пошатываясь, отошел к окну, поставил на ножки уцелевший стул. Кажется, стало легче. Голова больше не гудела. Присев к столу, он поднял с пола бутылку, сделал три последние глотка из горлышка. Тимонин поморщился, огляделся в поисках закуски, но ничего съедобного на столе не обнаружил.

Тогда он поднял с пола раздавленный чьей-то ногой кусок черствого хлеба и огурец с вылезшими наружу желтыми семечками. Снял с огурца прилипший волос, слизал семечки, сунув закуску себе в рот, поморщился. Вырви глаз огурец, совсем кислый.

Тимонин жевал кусок хлеба и меланхолично наблюдал, как на полу росла, увеличивалась в размерах кровавая лужа. Кровь вытекала из трупов и уже готова была захватить валявшиеся на полу пачки денег и портфель. Тимонин встал. Покидал в портфель деньги, ещё несколько минут назад принадлежавшие Попову. Теперь обстоятельства изменились, и Тимонин справедливо рассудил, что покойнику деньги без надобности. Живым пригодятся.

В этот момент Валиев застонал, беспокойно заворочался на полу. Тимонин сверху вниз долго смотрел на бригадира и, наконец, решил, что несколько зуботычин – слишком мягкое наказание за убийство многодетной матери. Тимонин встал на корточки, залез под стол, вытащил длинный столовый нож, отлетевший в дальний угол, к плинтусу.

С ножом в руке он вернулся к Валиеву, расставив ноги, уселся ему на грудь. Бригадир медленно приходил в себя. Он сказал:

– Ой, мамочка. Спаси Аллах.

– Сейчас, сейчас, – ответил Тимонин. – Уно моменто.

Он размахнулся и свободной рукой пару раз врезал бригадиру по морде. Затем поднял руку Валиева, сжал запястье, хорошенько примерился ножом, сделав пробный надрез внизу большого пальца. Тимонин резко чирикнул ножом точно ниже первого сустава и отрезал Валиеву большой палец правой руки.

Тимонин повертел в руке отрезанный палец и бросил его на пол. Встал на ноги. Затем наклонился, подхватил за щиколотки ноги дяди Коли, оттащил тело к стене. Под трупом лежал ещё живой Хусейнов.

Лезвие топора, разрубило шейный позвонок, разорвало спинной мозг, вызвав полный паралич. Хусейнов ещё дышал, но не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, не мог вымолвить слова. На багровом от крови лице жили карие навыкате глаза. Хусейнов вращал зрачками по сторонам, словно просил помощи. Тимонин наклонился над раненым, приподнял его, ощупал шею и понял, что такую рану и хирург Пирогов, воскресни он из мертвых, починить не смог бы.

Хусейнов доживал последние минуты своей молодой короткой жизни.

– Сильно тебя задело, – сказал Тимонин. – Извини, друг.

Он встал, скинул с себя пиджак, рваную окровавленную рубаху, вышел в сени и до пояса обмылся над рукомойником. Тряпочкой стер кровь с ботинок. Вернувшись в комнату, поднял крышку стоявшего в углу комнаты сундука, для крепости обитого жестяными полосками. Покопавшись в сложенном стопками тряпье, нашел-таки пару бумажных штанов с заплаткой на колене, оказавшихся впору, застиранную фланелевую рубаху в красную клетку.

Переодевшись, Тимонин взял портфель с деньгами, сунул в него вторую бутылку самогонки с бумажной затычкой в горлышке. Поднял с пола отрезанный у Валиева палец и зачем-то опустил его в карман штанов. Тимонин уже вышел из комнаты, но вдруг вернулся обратно, поднял валявшийся на полу чайник. Размахнувшись, врезал чайником по лбу Валиева. Звук от удара вышел смачный, будто зазвонили в треснувший колокол. Валиев, не живой, ни мертвый, вытянулся на полу.

– Отдыхай, – сказал Тимонин.

Через минуту покинул избу, залез в «Жигули» и запустил мотор. Машина проехала километра три, но не к выезду из села, а в сторону радиоактивной свалки. На крутом пригорке автомобиль чихнул и встал. Тимонин долго думал над причиной остановки, пока не увидел горящую красную лампочку на панели приборов.

– Черт, бензин кончился, – сказал самому себе Тимонин.

Он выбрался из машины и, помахивая портфельчиком, направился дальше по дороге. Солнце медленно опускалось за лес, сумерки густели. Тимонин не знал, куда идет, какое направление держит. Он был уверен: раз есть дорога, она обязательно выведет к людям.

На этот раз он ошибался. Чем дальше дорога уходила в задымленный лес, тем дальше он удалялся от людей. Прошагав километра четыре, Тимонин обнаружил, что дорога сперва сузилась, а потом и вовсе оборвалась. Вместо неё вперед тянулась тропинка, поросшая жухлой давно не мятой травой. Тимонин шагал вперед и раздумывал, не вернуться ли обратно в деревню. Пока он взвешивал все «за» и «против», тропа куда-то потерялась из-под ног.

Тимонин повернул обратно, сделал круг, но так и не отыскал ничего похожего на тропу. Он долго блуждал среди деревьев. Наконец, почувствовал усталость. Сел, привалившись спиной к дереву, выпил самогон. Огненный напиток разжег дремавший аппетит, но пожевать нечего. Тимонин вздохнул и сунул в портфель пустую бутылку.