– Сэр… Он, видимо, упал. Ушиб голову и потерял сознание.

– Хорошо. А теперь надо идти в лазарет. Что-то неважно я себя чувствую. – Стараясь держаться прямо, я сделал шаг-другой и остановился.

– Разрешите помочь вам, сэр, – робко предложил Филип.

Я кивнул. Он обхватил меня рукой, а я оперся на его плечо и тут заметил в глазах у Филипа слезы.

Часть III

7 августа, год 2198-й от Рождества Христова

Чай оказался очень горячим. Даже к толстой фарфоровой чашке невозможно было притронуться. Я перекладывал ее из руки в руку и наконец поставил на тумбочку возле кровати. В ногах у меня сидела Елена Бартель.

– Пусть остынет, – сказал я.

– Конечно, – улыбнулась она.

Я тоже улыбнулся, но очень осторожно, чтобы не травмировать обожженную щеку. Три дня назад Филип приволок меня, словно пустой скафандр, сюда, в лазарет. Рана воспалилась и загноилась, началось заражение крови, а нервное напряжение так ослабило организм, что я едва не отдал концы.

В тот день Филип, Уолтер Дакко и Керрен долго совещались.

Керрен рассказал, как меня надо лечить. Филип назначил Дакко и Бартель моими сиделками, а сам принял на себя командование кораблем. Только бы он чего-нибудь не натворил, думал я с ужасом. Впрочем, хуже, чем сейчас, быть не может. И все по моей вине.

Чай потихоньку остывал. Я смотрел, как медленно поднимается из чашки пар. Лечение не очень помогало, щека все еще ныла. Вспомнилось, как отец сидел у моей постели, когда я болел; как обтирал меня мокрой губкой; вспомнился его старинный латунный заварочный чайник, помятый, исцарапанный. Горячий чай и теплую губку отец считал лучшими из лекарств. Пожалуй, это было единственным проявлением нежности ко мне.

Откинувшись на подушку, я стал перебирать в памяти события последних трех дней. Все это время я валялся в постели, страдая от боли и высокой температуры, то погружался в сон, когда мне давали снотворное, то бредил и порывался вернуться к своим командирским обязанностям.

У нас и так мало людей, а Уолтер Дакко и Елена Бартель по приказу Филипа неотлучно сидят у моей койки. Я не мог с этим смириться.

– Теперь я уже могу дотянуться до кнопки, мисс Бартель, и вызвать вас, если мне что-нибудь понадобится. Так что идите к мистеру Таеру и доложите, что я отменяю его приказ.

– Нет, сэр, этого я не сделаю, – спокойно ответила женщина.

– Но…

– Я позову гардемарина сюда.

Через несколько минут явился Филип, отдал честь и, выслушав мои указания, заявил:

– Извините, сэр, мисс Бартель останется здесь, если, конечно, она вас устраивает.

От подобной дерзости я просто онемел.

– Вы понимаете, что говорите? – спросил я наконец.

– Понимаю, – ответил он и после бесконечно долгой паузы объяснил: – Сэр, я замещаю вас до вашего выздоровления. Это зафиксировано в бортовом журнале.

Я ушам своим не верил. Значит, меня временно отстранили? Ходили легенды о том, как храбрые командиры, не в силах примириться с подобной ситуацией, от вынужденного безделья оказывались на грани безумия и совершали преступления, за которые предусмотрена смертная казнь.

Командир военного корабля – это больше чем офицер. В полете он представитель Правительства ООН. Отстранить командира от должности – все равно что совершить революцию, низвергнуть Правительство. Впрочем, совсем недавно я сам просил Филипа занять мое место, но то было в минуту отчаяния. Теперь же во мне клокотала ярость.

– Только до вашего выздоровления, – повторил Филип достаточно твердо, видимо, надеясь, что я одобрю его или хотя бы пойму, – говоря точнее, вы вернетесь к своим обязанностям сразу, как только встанете на ноги, а может быть, даже раньше. Мы не можем рисковать вашей жизнью. Вы слишком серьезно болели.

– Понимаю, – процедил сквозь зубы я, сразу выдав свое недовольство.

– Керрен сказал, что вас можно считать здоровым, если два дня подряд температура и анализы крови будут нормальными. – Глаза Филипа были полны искреннего сочувствия. Он попытался улыбнуться. – Не беспокойтесь, я справляюсь с кораблем, сэр.

Он ушел на мой мостик и наверняка сел в мое кресло, а я остался лежать в лазарете под присмотром Уолтера Дакко и бледной, такой нескладной женщины.

Нет сомнений, Елена Бартель страдает какой-то нервной болезнью. Медицинского опыта у нее не было, но усердия и доброты ей было не занимать. Она помогала мне мыться и даже отправлять естественные надобности, о чем в приличном обществе не принято говорить. Она с необычайной осторожностью перевязывала мою гноящуюся рану, от которой шел отвратительный запах. Уолтер Дакко ей помогал.

– Дать вам электронный блокнот? – спросила она.

Я едва заметно кивнул. Елена протянула мне электронный блокнот.

Я вывел на экран список грузов, находящихся в нашем трюме, и стал внимательно его изучать. Надо было решить, какие грузы оставить, а какие выбросить в космос, прежде чем корабль начнет ускоряться. В который раз пришла в голову мысль – стоит ли стараться, если все наши усилия окажутся напрасными и мы перемрем, не дождавшись помощи? Нет, надо сделать все, что в наших силах, а потом положиться на милость Божью.

Прошел еще день, и мне стало лучше. Я отодвинулся от края пропасти, в которую едва не свалился. Уолтер Дакко извлек из меня дренажную трубку, вставленную по совету Керрена. Процедура не из приятных – я едва сдержал крик.

Мою просьбу принести зеркало Дакко и Бартель под разными предлогами так и не выполнили. Я понял, что красавцем меня сейчас не назовешь. Еще через день температура спала, и я сам пошел к умывальнику. Зеркала там не было, но я забыл про него, радуясь, что могу ходить. Мисс Бартель, глядя на меня, тоже радовалась.

Итак, кризис миновал, но слабость не проходила. Несколько шагов до умывальника и обратно выжали из меня ручьи пота. Ел я только мягкую пищу, которую не надо было жевать. Старался побольше ходить, чтобы восстановить силы. Еще через день я покинул лазарет и прошел несколько метров по коридору, а когда вернулся, в полном изнеможении опустился на постель, скрывая одышку. В этот момент вошел Филип Таер. Он отдал честь, но по стойке «смирно» не встал. Еще бы! Ведь он теперь командир!

– Сэр, как вы себя чувствуете?

– Нормально, – холодно ответил я.

– Когда наберетесь сил и сможете вернуться к своим обязанностям, пожалуйста, скажите мне.

– Вы уверены, что не хотите быть командиром?

– Нет, сэр, не хочу. Мне очень жаль, что мое решение временно заменить вас вы восприняли с обидой!

– В таком случае я приступлю к своим обязанностям сию минуту. – Я порывисто встал, но мне пришлось тут же сесть. Видимо, движение оказалось слишком резким для моего ослабленного организма. – Ладно, утром. А то все ваши заботы обо мне окажутся напрасными.

– Есть, сэр. – Он отдал честь, повернулся кругом и ушел.

Утром я оделся и, пока брил здоровую половину лица перед зеркалом, мучительно думал о том, что скрывается под аккуратной белой повязкой на обожженной щеке.

Я кое-как добрел до мостика, отсалютовал Филипу и обратился к Керрену:

– Записывай, пожалуйста. «Мистер Таер, я в полном порядке и принимаю командование кораблем».

– Есть, сэр. Командование сдаю. – Филип отдал честь и вытянулся по стойке «смирно».

– Вольно, гардемарин. Можете идти.

Я даже не удостоил его взглядом, когда он шел мимо меня к двери, – мелкая месть. Оставшись один, я сел в свое командирское кресло и вывел на экран компьютера последние записи в бортовом журнале. «У командира высокая температура, он бредит и часто теряет сознание. Отстранен от должности по приказу Филипа А. Таера, старшего на борту офицера». Из остальных записей стало ясно, что, пока я болел, Филип организовал обучение новобранцев корабельным правилам и матросским обязанностям; перестроил работу на камбузе. По его приказу Цы обучил двух новобранцев несению вахты на посту связи. Главный инженер Касавополус снова обосновался в инженерном отделении, в помощники ему был определен Деке.