– Где он? – спросил я, плохо соображая.

– Там, сынок. Дальше по коридору. – Адмирал Брентли напустил на себя растерянный вид. – Отвести тебя к нему?

– Не беспокойтесь ради бога. Я сам дойду. Только скажите где.

– В западном крыле здания, в комнате ожидания для офицеров в конце коридора.

– Разрешите идти, сэр?

– Иди. Знаешь, Ник… – Он заколебался. – Возможно, мы с тобой больше не увидимся. – Он, смущаясь, протянул мне руку. – Удачи тебе, командир Сифорт. Бог в помощь.

– Спасибо, сэр.

Я поспешил по коридору.

Военно-космическая станция представляла собой район густо застроенного нового города, расположенного рядом со старой частью Лунаполиса. На станции были две главные улицы, своего рода огромные коридоры, протянувшиеся сквозь нагромождения жилых и административных зданий, солдатских казарм и офицерских общежитии. Эта станция в Лунаполисе была второй по величине после Лунной Академии, расположенной на обратной стороне Луны. Земная Академия на Военно-космической базе около Дувра по сравнению с этими двумя станциями казалась совсем маленькой.

Словно в тумане, брел я по главной улице-коридору, рассеянно отдавая честь попадавшимся навстречу офицерам. Гардемарины и лейтенанты почтительно уступали мне дорогу. Время от времени меня останавливали равные по званию командиры, о чем-то спрашивали. Я не сразу понял, что им просто хотелось поговорить со мной под любым предлогом. Они таращились на меня, жали руку, старались дотронуться.

Наконец я добрался до конца коридора, вошел в комнату ожидания, где было полно народу, и робко спросил:

– Простите, есть здесь мистер…

Отец поднялся мне навстречу. Как сильно он постарел с того момента, как мы последний раз виделись!

– Отец? – прошептал я.

– Николас. – Он медленно подошел ко мне, провел ладонью по моей обожженной щеке. – Сильно тебе досталось!

– Было дело.

– Мне рассказывали. Жаль, что погибла твоя семья. Жена была такая красавица! А ребенка я так и не видел. Может быть, Господь смилостивится над ними.

– Спасибо, отец.

– Я читал о тебе. – Он едва заметно улыбнулся, что было для него редкостью. – Не проходит и дня, чтобы о тебе не писали. Многое, конечно, выдумывают.

– Еще бы. Воображаю, что они насочиняли.

Мы не могли насмотреться друг на друга – ведь почти не встречались в последние годы.

– Ты возмужал, – произнес отец с уважением, смешанным с восхищением.

– Очень может быть.

– Мне скоро улетать. – Он посмотрел на часы. – Вечером.

– Можно сдать билет, отложить полет…

– Не стоит. Мы повидались, а сейчас я скажу тебе то, ради чего сюда прилетел. Ты выполнил свой долг, Николас. Фантазии журналистов не могли мне помешать понять это. Ты с честью выдержал выпавшие на твою долю испытания.

– Ты прилетел на Луну только для того, чтобы мне это сказать?

– Возможно, меня не будет в живых, когда ты вернешься из полета. Пути Господни неисповедимы. Я не мог откладывать. И решил сказать тебе об этом сейчас.

– Спасибо, сэр, – вымолвил я под шквалом нахлынувших на меня чувств.

– Теперь я могу спокойно возвратиться домой. Это место, – он махнул рукой, – не для меня.

– Отец, я нарушил клятву! – выпалил я.

– Николас! – Отец опустил голову, на лице его отразилась боль. – Ты погубил свою душу.

– Знаю.

Наступила гнетущая тишина. В голове вихрем пронеслись мучительные воспоминания: вот я, совсем еще юный, в кабинете командира Форби на планете Надежда роняю слезы из-за того, что моя клятва не позволяет мне стать командиром. Потом нарушаю приказ Тремэна выпороть Филипа. Шаг за шагом приближаюсь к пропасти, и нет мне спасения. Теперь душа будет вечно гореть ваду.

– Расскажи, как это произошло, – попросил отец.

И я поведал ему все без утайки. И о «Порции», и о «Дерзком». Ничего не приукрашивая, не оправдываясь, но и не беря на себя лишний груз вины, в чем не раз меня справедливо упрекала Аманда.

Я умолк, и снова наступила тягостная тишина. Теперь отец знал обо мне все.

– Клятва – это договор с Богом, – строго сказал он. – И если хоть однажды его нарушить, ничего исправить уже невозможно. Так я учил тебя. Ты проклят Богом и будешь навечно низвергнут в ад.

– Я знал это, отец, когда нарушал клятвы.

– Конечно, ведь я учил тебя только доброму. – Он горестно покачал головой. – Теперь я тоже должен проклясть тебя, так нас учили. Но знаешь, сын, мудрость Господа неисповедима и недоступна нашему разумению, милость его беспредельна Возможно, когда-нибудь он простит тебя. Я очень надеюсь на это. – Он обнял меня. – До свидания, Николас.

Я в отчаянии смотрел ему вслед. Как тогда, давно, когда он оставил меня за воротами Академии с тяжелой сумкой на плече и страхом в душе оттого, что я был вырван из-под отцовской опеки. Отец ни разу не оглянулся.

– Отец! – Может быть, сейчас он все-таки оглянется? И он обернулся, остановившись у двери.

– Что?

– Отец, ты любишь меня?

Он долго молчал, как бы переваривая непривычные для него слова.

– Любовь человеческая преходяща, ты же знаешь, Николас. Только любовь Господа вечна. И она для нас важнее всего. Если я скажу, что люблю, тем самым направлю тебя по ложной стезе. Ты навлек на себя проклятие, но выполнил свой долг в меру своего разумения. И я уважаю тебя за это, Николас. Знай! Уважаю! – Он повернулся и исчез за дверью.

Таких слов я никогда не слышал от отца и все-таки испытал горькое разочарование, хотя понимал, что не вправе рассчитывать на большее.

Эпилог

Огромный корабль со множеством людей на борту и страждущим командиром у руля погрузился в глубокую ночь сверхсветового полета сквозь космическую бездну.

Два предшествующих дня были наполнены совещаниями, новыми знакомствами и встречами старых друзей. Экипаж на «Гибернии» остался почти тот же. Главный инженер Макэндрюс, по-прежнему поддерживавший в машинном отделении идеальный порядок, помощник механика Герни, неизменно любезный мистер Шантир, теперь уже старший лейтенант, и еще несколько матросов.

Прежних друзей мое изуродованное лицо сильно огорчило. И только Макэндрюс сделал вид, что ничего не заметил. Оставалось еще достаточно времени, и я решил облазить магазины старого Лунаполиса. Здесь можно было приобрести буквально все, чтобы порадовать инженера несколькими пачками его любимого табака, которые я до поры спрятал в своей каюте. В один прекрасный день я смогу вручить подарок адресату.

На корабле оказалось множество незнакомых мне лиц: совсем юные гардемарины, натянуто-официальные лейтенанты и юнга, который из кожи вон лез, чтобы угодить командиру.

Ну и, конечно же, беспризорники. Эдди Босс оставался членом экипажа. И вполне сносно справлялся со своими обязанностями – приобретенный на «Дерзком» опыт не прошел даром. Вот только улыбался он мне чересчур часто, что по уставу не положено. Как я ни хмурился, это не помогало.

Итак, мы покинули станцию Лунаполиса, на безопасном расстоянии от нее – тысячи километров – рассчитали курс и нырнули в гиперпространство. Начался долгий прыжок к планете Надежда.

Даже в Военно-Космических Силах с их железной дисциплиной командиры имеют право позволять себе небольшие вольности. Воспользовавшись этим, я распорядился поменять в командирской каюте всю мебель, чтобы ничто не напоминало мне об Аманде. Зачем бередить старые раны?

Устроившись в своей знакомой, но выглядевшей совсем по-новому каюте, я стал привыкать к большому, хорошо вышколенному экипажу. Я столько времени проводил на командирском мостике, что Дарла, бортовой компьютер, поинтересовалась, когда же я сплю. После этого мне пришлось умерить свое рвение и не докучать офицерам бесконечными проверками.

В каюте я то читал, то мысленно вел беседы с Амандой и Нэйтом, не в силах их забыть. Вскоре я обнаружил незаметно подложенный мне адмиралом Брентли подарок. Это была большая шкатулка из красного дерева с красивым резным узором. В ней оказались два старинных пистолета с пороховыми патронами. Время от времени в шлюпочном отделении я упражнялся в стрельбе из них.