– Ага, – многозначительно и понимающе промолвил он.

Без сомнений, кто-нибудь из наших общих знакомых рассказал ему, что я одно время работал в разведке. Может, он даже считал, что моя прошлая работа и обусловила успех на адвокатском поприще (разумеется, он и сам хотел бы быть причастным к разведке). Так или иначе я полагал, что с Кнаппом лучше держаться, напустив туману, нежели выдумывать какую-то легенду, поэтому я решился чуть приоткрыть карты:

– У одного моего клиента здесь осталось наследство, вот он и пытается разыскать его.

– А это что, твоя побочная работа? Халтурка, так сказать?

– Не совсем так. Но, вообще-то, этим делом занимается наша фирма. Больше того, что я уже сказал, разреши мне не говорить.

Он поджал обидчиво губы, усмехнулся, будто и без меня знал уже все, и предложил:

– Ну валяй, послушаем, что тебе надо.

Со всех сторон несся такой неумолчный шум и гам, что всякая попытка уловить голос его мыслей оказалась бы безуспешной. Несколько раз я придвигался и наклонялся к нему, напрягаясь и сосредоточиваясь изо всех сил, но безрезультатно. Оставалось ждать, что он скажет вслух, а это меня как раз и не устраивало. Все слова его были настолько банальны, мелочны и глупы, что о них и говорить не стоило.

– Ну, а что тебе известно насчет золота? – задал я первый вопрос.

– А что тебя конкретно интересует?

– Я следую по следам вклада золота в один из местных банков.

– В какой банк-то?

– Убей – не знаю.

Он лишь иронически фыркнул и пояснил:

– Послушай, бедолага. Здесь официально зарегистрировано четыре сотни банков, да еще, считай, сотен пять филиалов и отделений. А в Швейцарию ежегодно поступают миллионы унций нового золота из Южной Африки и отовсюду. Так что желаю удачи в поисках золотишка.

– Ну, а какой банк самый большой?

– Самый большой банк? Большая тройка – это Анштальт, Ферейн, Гезелльшафт.

– Что за названия?

– Извини, пожалуйста. Анштальтом мы зовем «Креди сюисс», или «Швейцарский кредит». Ферейн – это «Сосьете де банк сюисс» («Швейцарская корпорация банков»). Ну а Гезелльшафт – это «Юнион де банк сюисс», то есть «Объединение швейцарских банков». Так, значит, ты думаешь, что золото помещено в один из этой троицы, а в какой конкретно – не представляешь?

– Во-во, понятия не имею.

– Ну а сколько золота-то?

– Тонны.

– Тонны? – еще одно ироническое хмыканье. – Я очень и очень сомневаюсь. О чем мы говорим? Какой стране принадлежит золотишко-то?

Я лишь в недоумении пожал плечами:

– Да не стране. Процветающей частной компании.

Кнапп лишь протяжно присвистнул. Какая-то блондинка, одетая в узкое светло-зеленое платье, подпоясанная тонким пояском, обернулась на его свист, видимо, подумав, что это он таким образом выразил свое восхищение ее фигурой. Но, разобрав, очевидно, что для этого монаха-расстриги в синем костюме интерес она вряд ли представляет, быстренько отвернулась.

– Итак, в чем тут проблема? – поставил он вопрос, допив вишневку и поманив пальцем официанта, чтобы тот принес еще бокальчик. – Кто-то перепутал или забыл номер счета?

– Ну вот послушай, – начал я подделываться под его манеру разговора, хотя мне это очень не нравилось. – Если в Цюрих прибудет весьма значительная партия золота и ее поместят на хранение под кодовым номером, то куда, скорее всего, поместят?

– В специальные хранилища. Ну а банкам решать такие задачи становится все труднее. Они уже набили свои подвалы золотом и ценностями под завязку, свободных мест больше нет, а муниципальные власти не дают разрешения строить высокие здания, так что им приходится зарываться в землю, словно кротам.

– Стало быть, под Банхофштрассе?

– Во-во, прямо под нее.

– А может, сподручнее перепродавать золото прямо здесь и превращать его в легко реализуемые ценные бумаги или в банкноты? В немецкие марки, швейцарские франки или еще в какую-то твердую валюту?

– Ни в коем случае. Швейцарское правительство панически боится инфляции, поэтому установило предельные суммы, которые иностранцы могут держать в местных банках в форме наличности. Максимальная сумма наличности в иностранной валюте не должна превышать ста тысяч франков.

– Но ведь золото не приносит процента на вклад, верно ведь?

– Само собой разумеется, не приносит, – согласился Кнапп. – Но в Швейцарии ты вообще не найдешь банка, где выплачивают проценты, на которые можно сносно жить-поживать. Обычно ставка устанавливается не более одного процента, а то и вообще ни шиша. А кое-когда даже самому вкладчику приходится платить за то, что банк взял его деньги на сохранение. Я ничуть не шучу. Многие банки удерживают до полутора процентов при выдаче вклада.

– Ну хватит об этом. А теперь вот что скажи: если посмотреть на золото, ведь можно определить его происхождение, из какой страны оно поступило, разве не так?

– Обычно можно. Золото, ну я имею в виду то, которое центральные банки используют в качестве золотых резервов, хранится в виде золотых слитков, как правило, по двенадцать с половиной кило в чушке, содержащей золота пробы «три девятки», то есть чистого золота в слитке – 99,9 процента. На клейме слитка обычно указываются страна, проба и серийный номер. – Тут официант принес Кнаппу его вишневку, а он взял ее, даже не спросив, в какой стране ее изготовили, и продолжал говорить далее: – Каждый десятый слиток золота проверяется, для чего его просверливают в шести разных местах и миллиграммы отскабливают на пробу. В общем, на подавляющем большинстве золотых чушек стоит знак, указывающий, где добыли для них исходный материал. – Он сдавленно хихикнул, медленно отхлебнул порядочный глоток вишневой наливки и продолжал далее: – Попробуй вот этого пойла. Уверен, тебе понравится. Чтобы там ни говорили, а рынок золота – дело очень щекотливое и напряженное. Помню, как совсем недавно случилась довольно забавная заварушка. Весьма солидную партию золотишка затеяли сплавить Советы, а тут кто-то из бдительных заметил, что на некоторых слитках на клеймах стоит царский орел. Ну, понятное дело, гномы и засуетились.

– С чего бы это они?

– Слушай дальше, дружище. Случилось это в 1990 году. Представляешь, в 1990 году от Рождества Христова вдруг появились слитки золота с царскими, романовскими орлами на клеймах! Было от чего прийти в изумление. Все подумали: горбачевское правительство, которое доживало последние деньки, решило выбросить на рынок остатки золотого запаса страны! Подчищало, так сказать, все, что оставалось внутри некогда бездонной бочки. Ну, а ради чего еще оно стало бы выскребать остатки царских золотых резервов? В результате цены на золото резко рухнули вниз – до пятидесяти долларов за унцию.

Я медленно отпил виски с содовой, почувствовав, как кровь прилила мне в голову, и спросил:

– Ну а что потом?

– Что потом-то? А потом ничего. Как оказалось, все произошло в результате самого обыкновенного советского бардака, полной неразберихи внутри финансового механизма Советов. Получилось так, что в результате нагромождения ошибки на ошибку, они сами запутались, где хранится царское золото. Видя, что цены на рынке золота пляшут, они решили дождаться наивысших цен и припрятали здесь у нас золотишко на хранение до лучших времен. Недурно задумано, как ты считаешь, а? Совки, они ведь не все поголовно олухи.

Долго я сидел в раздумье. А что, если все его слова дезинформация, «липа», так сказать? А что, если… Но смысла во вранье не находилось. И, допив стакан, я спросил, стараясь казаться как можно равнодушным:

– Итак, стало быть, золото тоже можно отмывать?

Секунду-другую Кнапп соображал, а потом заметил:

– Да-а… конечно же, можно. Его нужно только переплавить, переделать пробу, избавиться от клейма. Если нужно проделать все это в тайне, то не надо только связываться с дураками, хоть это и трудно, но зато все будет шито-крыто, и стоит переделка недорого. Золото полностью видоизменяется. Но учти, Бен, этими делишками я не балуюсь. Ты, как я понимаю, разыскиваешь целую груду золота, принадлежащую какому-то твоему клиенту, а где она спрятана – толком не знаешь, так ведь, а?