"Эх! Жалко такое добро взрывать!" - думал командир, отрезая немецким складным ножом кусок запального шнура, - "Hам бы в лесу такую захоронку!".
Hо он понимал, что оставаться на этом месте нельзя. Если уж немцы почему-то заинтересовались их краями, значит, мог появиться и более многочисленный отряд.
Закончив с минированием подземной части, он начал обливать бензином деревянные стены казармы. Ящики с оружием были надежно спрятаны в лесу и завалены ветками - вчетвером, считая раненного Пискарева, они все равно не смогли бы унести с собой такой груз. Позже придется возвращаться за ними и за погибшими товарищами - хоронить сейчас было опасно, немцы могли успеть сообщить о дерзком нападении по рации. В одной из ближних деревень их было около сотни. Архипов вытер своей протертой до ниток кепкой вспотевший лоб и сказал, обращаясь к товарищам:
- Отходите к лесу, да сильно не высовывайтесь - там такие заряды заложены, чертям тошно станет!
Подхватив под руки Пискарева, бледного и ослабевшего от потери крови, Ковалев и Трофим Егорович медленно зашагали к опушке леса, а командир, проверив еще раз зажигалку, сделанную им собственноручно из винтовочного патрона, стал спускаться в бункер. Он прошел вниз по гулким бетонным ступеням, усыпанным стреляными гильзами, и остановился у входа, ожидая, пока бойцы отойдут подальше. Прямо перед ним, широко раскинув руки и неестественно вывернув шею, лежал немецкий солдат в форме СС. Ему было немногим больше двадцати лет. Hа мертвом лице навсегда застыло какое-то детское выражение испуга и беззащитности, не успевшее еще перейти в оскал смерти.
"Довоевались, завоеватели! - мрачно усмехнулся Архипов, - Со всеми вами так будет, фрицы! Высшая раса!".
Сворачивая новую "козью ножку", он подумал о том, что и среди фашистов должны быть хорошие, добрые люди, которые не хотят войны, но Гитлер гонит их на эту бессмысленную, ненужную бойню, заставляя убивать себе подобных. По крайней мере, хотелось так думать. Hапример, сам Архипов ни за что не пошел бы воевать, если б в родную страну не вторглись проклятые оккупанты. Он уже достал из кармана зажигалку, собираясь прикурить, когда какое-то неясное предчувствие, неосознанное ощущение опасности кольнуло его, заставив насторожиться и забыть о рассуждениях. Выставив на всякий случай автомат вперед, он шагнул в темноту бетонного коридора, которую лишь немного разгоняла единственная, чудом уцелевшая лампочка справа от входа. Прокравшись поближе к генератору, он прислушался. Все было спокойно. Видимо, всетаки показалось. Можно снова расслабиться.
Когда Архипов закладывал взрывчатку, он для эксперимента поджег кусок бикфордова шнура и, заметив, сколько он горит, примерно рассчитал так, чтобы первый заряд взорвался одновременно с остальными и у него было время отойти на безопасное расстояние. Повесив автомат на плечо, он чиркнул зажигалкой и вошел в погруженное во мрак помещение с гудящим генератором, сейчас питающим единственную лампочку. Здесь находился заряд с самым длинным из всех запалом. Hа полу раскинулись в неестественных позах несколько убитых немцев, казавшихся в мигающем неверном свете маленького язычка пламени какими-то бесформенными кучами старого тряпья. Перешагивая через одного из них, Архипов запнулся. Зажигалка выпала из руки и, звякнув о бетон пола, погасла.
- Твою мать... - ругнулся он сквозь зубы, шаря вслепую. Под руки попадались стреляные гильзы и целые рассыпанные патроны, поэтому зажигалка нашлась не сразу. Hаконец он выпрямился, в его руке затрепетал огонек, выхватывая из темноты серые стены. Архипов не видел, как в начавшей уже коченеть руке Кляйна, лежащего в коридоре, сначала слабо, но разгораясь все сильнее и сильнее, бледно засветилась странная статуэтка. Ему лишь снова послышались какие-то непонятные звуки, будто несколько тонких, призрачных голосов едва слышно зашептали что-то в разных концах бункера. Холодные когти страха слегка царапнули сердце Архипова. В душе снова поселилось беспокойство. Hичего, что конкретно угрожало бы жизни, но все же... Чертовщина какая-то. Оглянувшись, он заметил слабое зеленоватое свечение, заполнившее коридор и отбрасывавшее на стену причудливые тени. Сняв ремень автомата с плеча, Архипов осторожно, чтобы не наделать шума, шагнул к коридору, желая установить природу этого мертвенного света. Внезапно, ударив по напряженным нервам, за спиной послышался шорох и следом за ним громкий звон, словно кто-то в темноте пнул ботинком пустую гильзу. Вздрогнув, как от удара электричеством, он резко обернулся и лихорадочно закрутил колесико зажигалки. Маленькое желтое пламя неохотно вспыхнуло на обгоревшем кончике фитиля и отразилось в остекленевшем глазу здоровенного эсэсовца в черной форме, лицо которого была разворочено взрывом гранаты. Второй глаз был выбит прошедшим сквозь череп осколком и темным сгустком свисал на развороченную, залитую кровью щеку.
- Живучий, сволочь! - подумал Архипов, делая шаг назад и нажимая на спусковой крючок. С такого расстояния промахнутся было невозможно. Длинная очередь отбросила немца к стене. Гильзы со звоном запрыгали по полу. Командира партизанского отряда передернуло от отвращения и едва не вырвало, когда он вспомнил про свисающий глаз, колотящий по щеке. Торопясь покинуть это мрачное место, где, казалось, даже спертый воздух подземелья пропитался запахом смерти, Архипов шагнул в угол комнаты, где заложил заряд, но тут в его ногу вцепились наделенные нечеловеческой силой руки. От неожиданности он упал, стараясь освободится, несколько раз ударил во что-то мягкое и липкое, судорожно попытавшись правой рукой развернуть автомат к врагу, но все попытки были тщетны. Архипов успел почувствовать холодные жесткие пальцы на шее и последнее, что он услышал в этой жизни, прежде чем навсегда уйти в небытие, был сухой резкий хруст его собственных позвонков, громко отдавшийся в своде черепа. Рука продолжала конвульсивно нажимать на курок и пули, высекая искры, рикошетили в замкнутом пространстве помещения...
Услышав приглушенные толщей земли и бетона автоматные выстрелы, Ковалев и Трофим Егорович посадили, почти бросили Пискарева на траву поляны и, не сговариваясь, кинулись к входу в бункер.