Снова девушки стали думать о побеге. Они связались с подпольной группой военнопленных, возглавляемой кубанцем Дмитрием Пушкарем. Началась подготовка. Дмитрий и еще пять военнопленных принялись рыть ход под бараком. Завершить подкоп не удалось - их обнаружили немцы. Но подпольная группа чудом осталась вне подозрения.

В начале июля 1944 года Олю, Лену, Марину, а также других узников отправили этапом в город Демблин. А весной сорок пятого наши войска всех освободили, и девушки вернулись на Родину.

* * *

В 1960 году Елена Михайловна Бодриченко писала своему боевому другу: "...Прошли годы, но до сих пор не зарубцевались раны, которые нанесла война. Многих прекрасных товарищей нет с нами рядом, их могилы остались далеко у чужих дорог, на берегах ненаших рек. Но мы их не забыли! Мы свято храним их в памяти. Мы ничего не забыли и никогда не забудем!.."

23

Август. Он всегда будоражит сердце, навевает сладостные мечты ушедшей моей юности. Люблю августовские цветы! Они жизнестойкие, буйно цветущие. Я их никогда не рву. Любуюсь ими, вдыхаю их аромат, и кажется, что душа моя не черствеет, а так же цветет и лучится, как эти цветы.

Завтра мне исполняется двадцать три года. Обычно в такой день я получал в подарок цветы. Принимал их с неохотой: только чтобы не обидеть. Ведь знал, что через час или день завянут и придется их выбросить. А ведь так хотелось, чтобы они цвели вечно, радовали нас, украшали нашу жизнь!

Но цветы цветами: мне сегодня не до них. Исчез Николай Григорян. Был и нету. Больше двух часов уже отсутствует. Такого случая я не помню, чтобы он уходил, не предупредив меня. Бывало, идет к товарищу в соседний шалаш или за дровами - обязательно скажет. А тут - на тебе: бесследно пропал.

Я работал с Большой землей, когда Николай вышел из шалаша. Свернул я рацию, кинулся, а Григоряна нет: ищи-свищи! У одного спросил, у другого никто не видел. Еще один сеанс связи провел, а Коли все нет.

Кто-то из партизан предположил: к немцам, мол, ушел. Но я был глубоко убежден, что Григорян не совершит подобной подлости.

Только перед вечером он пришел. Я тотчас набросился на него, стал отчитывать...

- Ты прости меня, - опустив голову, проговорил Григорян. - Виноват я! Но ты прости.

- Кто же так делает? - все ворчал я. - Уйти на весь день и никому не сказать! А?

- Сашка Иванов знает. И еще кое-кто.

- Вот здорово! А я, выходит, для тебя никто? - снова начал злиться я.

- Слушай, друг, ну зачем ты так? Не ругайся, пожалуйста. Больше такое не повторится. Слово даю. А где ходил, узнаешь завтра.

Григорян был голоден: весь день не ел.

- Бери вон в котелке, пожуй, - остыв, сказал я.

- Спасибо, - блеснув повеселевшими глазами, Николай принялся уминать кашу.

Мне почему-то казалось, что с минуты на минуту меня должны вызвать в штаб и устроить головомойку за самовольную отлучку Григоряна. А что я мог ответить? Ровным счетом ничего!

- Скажи все-таки, как это могло случиться? - снова начал допытываться я, когда Коля поел. - Ты же раньше никогда ничего не скрывал. А сегодня...

- Не переживай и дурное не думай, - успокаивал меня Григорян. - Кому надо знают, где был. Я выпучил глаза.

- Да, в штабе знают. - И Николай, по-доброму улыбнулся. - Уговор был такой, друг!

Прошлой ночью я принимал сводку Совинформбюро. Да, помимо всего прочего, каждую ночь, в два часа, я ее принимал: сводку передавали для газет. И всякий раз ложился спать где-то в четвертом часу. Так было и в эту ночь. А в восемь утра Николай разбудил меня:

- Вставай, тревогу объявили!

Я подхватился, умылся наскоро и принялся укладывать в вещевой мешок свои пожитки. Николай подошел, смущенно улыбаясь, сказал:

- Поздравляю тебя с днем рождения. - Он протянул мне полный котелок душистой, наваристой ухи и маленький букетик лесных цветов.

Я улыбнулся: "Ну и сюрприз! Так вот где парень был целый день... В Суате рыбешек ловил. Ходил в такую даль, чтобы порадовать меня, а я взял и обругал его..."

Мне стало неловко, но я знал, что прав. Как бы по-братски мы ни жили, а дисциплина должна быть. Без нее дрянь дело!

Григорян умел варить уху. Он знал, что это самое любимое мое блюдо, и решил сделать мне приятное. Ели мы ее с таким аппетитом, что нас и за уши бы не оттянули, а от форели и косточек не осталось.

* * *

Вскоре заставы вступили в бой. Противник наступал небольшими группами со стороны Баксана и Барабановки: видимо, прощупывал нашу оборону. На помощь заставам тотчас была выслана подмога. Штаб района и комендантский взвод по-прежнему находились в расположении лагеря. Все были в полной боевой готовности.

Мы с Николаем взобрались на скалу, откуда вел наблюдение за противником командир района. Усевшись между валунов, тоже стали смотреть туда, откуда доносились автоматные и винтовочные выстрелы, откуда изредка огрызались немецкие пулеметы.

Вдруг мимо моего уха - ть-ю, ть-ю! - пропело несколько пуль. Они просвистели так близко, что я почувствовал ветерок на щеке. Мы с Николаем юркнули под выступ скалы. Посмотрев на меня, Григорян спросил с тревогой:

- Не задели?

Я машинально провел рукой по щеке: крови не было.

- Кажется, нет... Но чуть не поцеловали! Видишь, и фрицы захотели поздравить меня с днем рождения.

- Обидней всего погибнуть от шальной пули, - задумчиво произнес Николай. - Хуже всего - нелепая, глупая смерть...

- Значит, мы с тобой, Коля, должны дожить до победы. А она придет, обязательно придет! Не за горами уже.

Мы и в те дни были твердо уверены, что победа будет на нашей стороне, что наглые, самодовольные Манштейны, Клейсты и им подобные людишки еще проклянут тот утренний час, когда они вероломно, по-бандитски, вторглись на нашу землю.

24

Все-таки служба в армии оставила свои следы: даже здесь, в тылу врага, мы с Николаем по старой привычке делали по утрам физзарядку. Не каждый день нам это удавалось, но делали!

Вот и в это утро только собрались было, как в шалаш не вошла, а впорхнула Нина Залесская. Девушка была веселая, радостная, сияющая.

- Что случилось? - поинтересовался я.

- На задание ухожу! Заскочила попрощаться! - затараторила Нина.

Николай стоял, хмурил брови. Он то связывал на полотенце узел, то развязывал его: нервничал. Нина подошла к нему, спросила:

- Ты чего это, миленький? Что с тобой?

- Хандра одолела, - глухим голосом ответил Григорян.

- Не падать духом! - Нина легонько тронула его за плечо.

Николай скривил в искусственной улыбке губы, а в глазах по-прежнему грусть.

Минуты две-три молчали. Было тихо. Вдруг до нашего слуха донесся глухой далекий винтовочный выстрел. Мы насторожились, прислушались. Но стрельбы больше не было.

- Нина, ты не боишься идти на задание? - спросил я, заглядывая девушке в глаза.

- Не думала об этом. Собственно, чего я должна бояться? Если бояться, не надо и ходить в разведку! А как хочется сделать хорошее дело. Такое... ну, громкое, что ли...

Я усмехнулся. А Нина смотрела на меня с теплой открытой улыбкой и молчала.

- А ты молодец, - сказал я девушке. - Молодец, что уверена в себе. Так и надо! Ну, выполняй задание и возвращайся скорее.

- Вернусь. Обязательно вернусь! - снова улыбаясь, сказала Нина. - Ну а случись что... не поминайте лихом. Если на роду уж написано - не обойдешь, не объедешь. Значит, так тому и быть.

Мы попрощались. Я знал, что задание у Нины трудное и опасное. Вообще-то любое задание в тылу врага требует умения, выдержки, силы воли, терпения и, наконец, большого мужества.

Знали мы и то, что Залесская на выдумки и разные хитрости мастерица. Не раз она обводила немцев вокруг пальца, когда ходила в разведку. То прикидывалась нищей... То хворой... Придумывала себе всевозможные легенды... И каждый раз все оканчивалось удачно.

В тот день Нина Залесская ушла в Алушту, и нам больше не довелось с ней встретиться, поговорить, посмеяться. Она погибла. А при каких обстоятельствах - так, увы, и не удалось узнать...