- Скажите, преподобный отец, правда ли, что император сбежал?
- Не знаю. Во всяком случае, люди его сбежали. Вчера вечером ко мне приходил армянский архиепископ. Этот старый жулик пытался уговорить меня уплыть вместе с ним на материк на моторной лодке. Я сказал ему: пусть лучше мне перережут горло на суше, но по морю на этой посудине плыть отказываюсь. Держу пари, что, пока он доплыл до места, его вывернуло наизнанку.
- А где может быть сейчас император, не в курсе?
- В форте, где ж еще. На днях, по крайней мере, был там. Этот мальчишка по дурости воззвания писал - по всему городу висят. Мне до вашего Сета дела нет, у меня своих забот хватает. А вашим людоедам передайте, чтобы они к миссии на пушечный выстрел не подходили, а то они у меня попляшут! У меня здесь много наших людей прячется, и я их в обиду не дам, учтите. Всего наилучшего, генерал.
Коннолли двинулся дальше. У крепостных ворот часового не было. Двор был пуст, если не считать лежавшего ничком на земле Али. Веревка, на которой он был повешен, по-прежнему плотно облегала его шею. Коннолли поддел труп носком сапога, перевернул его на спину, но лицо секретаря так распухло и посинело, что он его не узнал.
- Выходит, его императорское величество все-таки смылся под покровом ночи!
Заглянув на опустевшую гауптвахту и в комнаты нижнего этажа, генерал по винтовой каменной лестнице поднялся в комнату Сета, где, раскинувшись на походной койке, в шелковой пижаме в горошек, совсем недавно приобретенной на площади Вандом, крепко спал, совершенно измучившись после злоключений предыдущей ночи, юный император Азании.
Лежа в постели, Сет не пожелал выслушивать подробный отчет о победоносной кампании; он довольствовался лишь сообщением о том, что победа одержана, после чего главнокомандующий был отпущен, а сам император, выдержке которого можно было позавидовать, тщательным образом совершил свой туалет и только тогда, облачившись в безупречно отутюженный мундир Императорского конногвардейского полка, сбежал вниз и, не скрывая своей радости, крепко пожал генералу руку.
- Вот видите, Коннолли, - вскричал он, - я оказался прав, я же знал, что поражение нам не грозит.
- Не скажите, пару раз мы были чертовски близки к нему, - отозвался Коннолли.
- Вздор, голубчик. Ведь мы - это Прогресс и Новая эра. Наше дело правое, как вы не понимаете? Мир принадлежит нам, это наш мир, ибо мы с вами - люди сегодняшнего дня. А Сеид с его бандой головорезов - люди вчерашнего дня. Вандалы. Темные варвары. Паутина на чердаке, гнилое полено, еле слышный шепот на дне глубокого колодца - вот что они такое! А мы - это Свет, Скорость, Сила, Сталь и Пар, Молодость; мы - это настоящее и будущее человечества. Неужели непонятно? Наша нынешняя победа была одержана пять столетий назад, совсем на других полях сражений. - Молодой человек совершенно преобразился: сверкая глазами и откинув назад голову, он упивался собственными словами. Что же касается генерала, то он, в отличие от чернокожего императора, долгое время хранил молчание, а затем, постучав трубкой о подошву своего кавалерийского сапога, полез в карман за кисетом.
- Не знаю, Сет, может, вы и правы, только я свою победу одержал не пять столетий назад, а позавчера и пользовался при этом самым допотопным оружием: ложью и острым копьем.
- А как же мой Танк? Разве победой мы обязаны не ему?
- Танку?! Этой консервной банке Маркса?! Не смешите меня. Этот ваш танк ни к черту не годится. Я же говорил, что вы бросаете деньги на ветер, а вы меня не слушали. Его бы в Дебра-Дове в качестве военного мемориала на площади поставить - там ему самое место, только ведь он туда не доедет. Поймите, в такой машине в тропическую жару невозможно находиться. Через пять миль танк раскаляется докрасна. Двое греков чуть заживо в нем, бедняги, не сгорели. В конце концов, правда, мы нашли этому танку применение - устроили в нем камеру пыток. Ничем другим этих черномазых ублюдков не проймешь. Хорошо вам рассуждать о Прогрессе да о Новой эре, когда война уже кончилась и все самое худшее позади, но, если хотите знать, на той неделе вы были на волосок от гибели. Знаете, что этот пройдоха Сеид придумал? Раздобыл где-то вашу оксфордскую фотографию, где вы в шапочке и в мантии, размножил ее и раздал гвардейцам из миссионерской школы, заявив, что с англиканской церковью вы порвали и подались в ислам. Ну, а гвардейцы уши развесили и стали каждую ночь сотнями переходить на сторону противника. Тут даже я приуныл, вижу, дело - табак. И тут приходит мне в голову идея. Вы же знаете, что значит Амурат для этих туземцев. Созвал я вождей сакуйю и ванда на совет и сообщил им, что Амурат вовсе не умер (они, впрочем, в этом и не сомневались), а уплыл за море пообщаться с духами своих предков и назад вернулся в вашем обличье. Вожди так и обомлели, когда услышали. Видели бы вы их рожи. После этого они начали Сеида ругать на чем свет стоит, рвались даже с ним расправиться, я их насилу удержал. Вскоре эта история распространилась в лагере противника, и через два дня на нашу сторону перешло несколько тысяч сеидовских ребят - вдвое больше, чем мы потеряли на истории с фотографиями, да вдобавок - настоящие бойцы, не чета этим разодетым миссионерским выкормышам. Три дня я их с трудом удерживал - так они в бой рвались. Мы стояли в горах, на самом верху, а Сеид разбойничал в долине, жег деревни, думая нас дымом с гор выкурить. Массовое дезертирство его, конечно, беспокоило. На третий день посылаю я вниз полроты своих гвардейцев с духовым оркестром и целым стадом мулов и приказываю солдатам, чтобы они, когда дойдут до перевала Укака, погромче шумели. Гвардейцы, сами понимаете, рады стараться. Сеид, как я и предполагал, попался на эту удочку: решил, что вся моя армия перешла в наступление, и стал ее окружать. Тут-то я и бросил ему в тыл туземцев. Господи! Такой резни я в жизни не видал. Мои ребята, благослови их Бог, порезвились вволю. Некоторые, кстати, еще до сих пор с гор не спустились - охотятся за этими бедолагами.
- А сам узурпатор сдался?
- Да, Сеид сдался, куда ж он денется. Но, понимаете, Сет, надеюсь, вы не будете в претензии... Сеид сдался и...
- ...бежал - вы это хотите сказать?
- Нет, вовсе нет. Видите ли, он сдался туземцам из племени ванда... а они... вы же сами знаете, что они собой представляют.
- Вы имеете в виду, что его...
- Да, увы... Я бы этого, естественно, никогда не допустил, но мне сообщили слишком поздно.
- Как же они посмели съесть его?! Ведь он как-никак мой отец... Это такое... такое варварство.
- Я знал, Сет, что вы будете недовольны. Мне очень жаль. Вожди племени наказаны: я посадил их в танк на двенадцать часов.
- Я вижу, туземцев еще совершенно не коснулась современная цивилизация. Им необходимо образование. Со временем мы должны будем, когда жизнь войдет в нормальную колею, открыть для них школы и университет.
- То-то и оно, Сет. Туземцы не виноваты. Им просто не хватает культуры. В этом все дело.
- Возможно, имеет смысл обучать их по программе Монтессори, задумчиво проговорил Сет. - Да, они не виноваты... - Он вновь воодушевился: - Коннолли, я сделаю вас герцогом.
- Спасибо, Сет. Мне-то это без разницы, а вот моя Черномазая с ума от счастья сойдет.
- Коннолли?
- Да?
- Не кажется ли вам, что герцогине стоило бы подыскать другое имя? Видите ли, на мою коронацию, по всей вероятности, из Европы съедутся многие знаменитости. Нам бы хотелось покончить с расизмом - насколько это возможно, разумеется. Имя, которое вы дали миссис Коннолли, вполне приемлемо, когда вы остаетесь с ней наедине, однако на людях оно выглядит... несколько неестественно, тем самым вы как бы даете понять, что у вас с женой разный цвет кожи...
- Что ж, вы правы, Сет. Буду стараться в обществе так ее больше не называть. Хотя для меня она все равно остается Черномазой, тут уж ничего не попишешь. Да, кстати, что случилось с Али?
- С Али? А, вспомнил. Вчера вечером он был убит майором Джоавом. Не забыть бы заказать себе новую корону.