Македонский торопливо шепнул Томе: "Поздоровайся!"

Моложавый офицер сделал шаг вперед.

Тома ему:

- Командир предлагает разойтись!

Офицер:

- Мы благодарим за великодушие.

Румыны прижались к деревьям и ошеломленно смотрели, как отлично вооруженная партизанская масса шагала и шагала мимо них.

Тома крикнул офицеру:

- Десять минут не двигаться с места!

Офицер в свою очередь:

- Прошу умолчать об этом факте.

Тома, после того как перевел Македонскому просьбу офицера и выслушал его ответ:

- Командир дал обещание.

Так и разошлись, каждый по своей тропе.

Девятнадцатого июля еще один "генеральный прочес" заповедника закончился полным провалом Манштейна.

15

Самолетом меня доставили на Большую землю. Я лег в госпиталь, мучительно думая о тех, кто остался за Басман-горой.

В своих тетрадях я подробно и много говорю о событиях, участником которых был сам, о людях, что находились рядом, вместе с которыми сражался. Правда, есть исключения: порой повествую о том, что стало известно мне от других, и все равно стараюсь писать о тех людях, с которыми связан живой нитью.

Партизанских отрядов в Крыму было много, действовали от Аджимушкая до стен Инкермана. Существовали Первый, Второй партизанские районы, в них совершались подвиги, которые сейчас воспринимаются как легенды.

В госпитале мне рассказали о действиях отрядов в карасубазарских, зуйских, судакских лесах, а главное - я сам увидел героев, имена которых долетали и до наших южных краев.

Уже после войны меня просили: расскажи о подвигах на Замане и Бурульче, о классических маневрах комбрига Федоренко, командира отряда Городовикова, о Феодосийском отряде, о лихих налетах зуян на магистраль Симферополь - Феодосия, о многом незабываемом из героики тех суровых дней.

Но чтобы рассказать обо всем и обо всех, надо не только знать факты, но и лично пережить их. Сухое перечисление боевых эпизодов дозволительно разве что в оперативных сводках...

Но об одном человеке, о котором так много слышал еще в те страдные дни битвы за Севастополь, кто мне очень дорог, душевно близок, хочется все же кое-что сказать.

Я лежал на госпитальной койке и просыпался на рассвете: будил шум в дальнем коридоре - это прибывали раненые из восточных лесов, которых доставляли на самолетах.

Их прибывало не много - по два-три человека, но они появлялись в одно и то же время - в три часа утра.

Я сбрасывал легкое одеяло и шел им навстречу, за мной шли и другие. Много нам не надо было, мы задавали единственный вопрос: "Как там?"

Нам отвечали в основном одинаково: "Держимся!", или: "Даем жару!"

Но часто говорили и так: "Чубовцы крепко чесанули фрицев!" Или: "Чуб дал прикурить!"

Еще в ноябре сорок первого года, на пункте связи Центрального штаба, я впервые услышал имя Михаила Ильича Чуба. И вот с тех пор почти постоянно слышу о нем. В моем воображении родилась классическая фигура партизанского вожака.

Чем-то она была сродни образу Македонского.

В 1948 году я познакомился с замечательным героем партизанской борьбы на Украине писателем Петром Петровичем Вершигорой.

Мы до удивления быстро сблизились. Наверное, такое возможно только с единомышленником, с человеком судьбы, так похожей на собственную.

Близость нашу оборвала только скоропостижная смерть талантливого писателя и большого человека.

Петр Петрович преклонялся перед крымскими партизанами, его живо интересовали судьбы героев, события, факты. В первом же письме ко мне запросил: "О каком-то Чубе ходят легенды. Скажи, был ли такой человек в действительности? А может, это лишь фантазия писательской братии?!"

"Чуб был, есть и будет!" - так, кажется, я ответил тогда Петру Петровичу. Он попросил устроить встречу с Михаилом Ильичом, что я с удовольствием и сделал.

Они никак не могли расстаться. Потом Петр Петрович с восхищением восклицал:

- Лихой человечище! Я о нем непременно напишу!

Он собирал материал, рылся в областном партийном архиве. Думал о Чубе, но увлекся всей партизанской борьбой на полуострове, вынашивал мысль о книге. Его потрясла необычайная драматичность борьбы, он увидел крупные характеры народных героев.

Петр Петрович восторженно говорил:

- Какая целина! Шекспировские факты, ей-богу! Нельзя молчать!

Михаил Ильич встретил войну зрелым человеком - ему было под сорок. Он из волжан, родился в бедной крестьянской семье, батрачил, был одним из первых комсомольцев Заволжья, боевое крещение получил, еще гоняясь за бандами.

Лошади - его слабость. Любит их до самозабвения.

Как-то я оказался на областной опытной станции, которой и сейчас руководит Михаил Ильич. Четырехлетний жеребец рванул поводья, сбил с ног молодого конюха и понесся на дорогу. А там няни переводили детишек из яслей с одной стороны дороги на другую. От испуга - на детей мчался жеребец! женщины остолбенели...

Я бросился наперерез жеребцу, но в это время услыхал зычный голос:

- Стой! Подлюга!!!

Жеребец аж на задние ноги присел, и тут же я увидел: Михаил Ильич ловким прыжком достал рукой холку и вцепился в нее. Усмиренного жеребца отвел в конюшню.

Увидев меня, крикнул:

- Здоров, дружище!

- Секрет какой знаешь, Миша? - спросил я.

Он улыбнулся:

- Наипростейший: конную академию прошел в Заволжье, при табунах. Десять годков, брат!

Михаил Ильич жил и живет, не забывая мудрого правила: умный учится, а дурак поучает.

Начал он с зоотехника заволжского совхоза, а поднялся до поста начальника главка союзного наркомата. Но должность была не по его характеру.

Пришел к наркому с рапортом: "Я вырос в степи, люблю сеять, собирать урожай, гонять табуны, пропадать на фермах. Доверьте совхоз - не подведу!" Так или по-иному писал - Михаил Ильич не помнит, но чувствовал так.

Доверили не совхоз, а техникум в Крыму.

Крым - не родное Заволжье, а все же небо над головой. И степи вокруг пахнут травами, и ночное небо диковинно звездно.

И снова появилось галифе, усы стали гуще, а шапка - круче набекрень.

У него завелись друзья, в горах - чабаны, в лесах - объездчики. Научился Чуб варить овечий сыр, его тузлук из молодого барашка обрел районную славу.

Война принята им была с готовностью, всю жизнь считал себя на военной службе. Сдал техникум заместителю, сел на коня - и в райком партии. Но там ему сказали: "Работать там, где и работал, и ждать партийного решения".

Партизанство Чуб начал с полной уверенностью в том, что жизнь готовила его именно к этому.

О Михаиле Чубе лес узнал сразу.

Немецкий батальон держал марш на Судак, но сбился с пути и попал в лес. Недалеко находился Ичкинский партизанский отряд под командованием Михаила Чуба. Появление немцев для Чуба было совершенно неожиданным, по логике вещей он должен пропустить врага. И батальон не был обстрелян.

Но Чуб молниеносно смекнул: враг идет на ощупь, растерян, его пугает лесная тишина.

Михаил Ильич поднял отряд; не медля ни минуты, повел его на так называемую "подкову" - дорога там делает глубокий загиб, - разбил на три части, занял боевые позиции: в центре "подковы" и на ее концах.

Разгром был потрясающим, а собственные потери исчислялись единицами: одних автоматов с десятка три взяли, а пулеметов...

За "подковой" прогремела операция по выручке советского десанта полковника Селихова, высадившегося под Судаком. Селихов взял город, но дальше начались неудачи. Десант прижали к берегу, помощи не было штормовое море исключало ее. Чуб пробился к десанту и вывел его в горы.

Много выдающихся операций совершил наш друг Чуб. Он умел, как и Македонский, не только держать большой отряд в отчаянно опасном месте, но и лихо воевать. Он из тех, кто живет и действует за своей "Басман-горой". (Кстати, слово "басман", "басма" переводится так: "басма"-"не наступи", в смысле она, гора, недоступна.)