– Три тысячи плюс одна. Итого – четыре, – сказала ведьма.

– Согласен, уговорила. – Пахитосов махнул рукой. – Четыре с половиной сейчас, остальное – когда закончим.

Получив и пересчитав аванс, он направился к директорской двери в дальнем конце приемной. Перед тем, как её открыть, он внимательно оглядел присутствующих, выбрал из толпы четверых, остальных оставил у двери.

В числе избранных оказались: естественно, двугорбая предводительница, естественно, Андрей Т., естественно, кот Базильо и почему-то человек– вешалка. Пятым был сам Пахитосов.

Войдя в святая святых, избранники недоуменно заозирались. Слишком здесь было просто. Ни роскошных ковров по стенам, ни портретов в богатых рамах, ни бриллиантов, рассыпанных по углам. Какой-то убогий стол с зелёной лампой посередине, парочка колченогих стульев, щелястые жалюзи на окнах, пропускающие ночную луну. И железный сейф у стены.

Пахитосов подошел к сейфу и ласково погладил его по дверце. Кот Базильо уселся на колченогий стул и стал со скрипом на нём раскачиваться. Во рту у него снова была сигара, появившаяся непонятно откуда. Золотой её ободок, подсвеченный лунным светом, улыбался Андрею Т.; шёлковая ленточка дыма рисовала в воздухе знак вопроса.

Пахитосов посмотрел на собравшихся и вытащил часы-луковицу. Отщёлкнул двойную крышку, и в кабинете заиграла мелодия. Андрей Т. вздрогнул и посмотрел на часы. Он вспомнил эту мелодию, вспомнил и незваного гостя, точно так же отщёлкивавшего крышку часов в его городской квартире.

– До полуночи две минуты. – Пахитосов успокоил часы и взялся за дверцу сейфа. – Волнуюсь, как в Новый год. – Он слегка приоткрыл дверцу и подмигнул напрягшемуся Андрею Т. – Да ты не бойся, это же пустая формальность, это же не под топор голову класть и не под гильотину. Штампанёт она синий штампик и все дела. И будешь ты с того момента натуральный Садко. Мысли будут Садковы, песни будут Садковы, только физиономия останется от тебя нынешнего… Жарко, – сказал он вдруг и вы– тер вспотевший лоб.

И тут произошло следующее. Его левый, косящий, глаз выпрыгнул из своей орбиты и стремглав покатился по полу. Пахитосов на него даже не посмотрел. Затем с лица сорвались усы и, по-вороньи махая крыльями, полетели догонять глаз. Через секунду перед Андреем Т. стоял никакой не господин Пахитосов, перед ним собственной персоной покачивался, выпятив брюхо, его бывший драгоценный сосед, владелец ста метров площади на проспекте Римского-Корсакова, Конь Кобылыч, чтоб ему ни дна, ни покрышки. Он нисколько не постарел, даже наоборот, выглядел спортивно и моложаво, несмотря на выпяченное брюшко и глянцевую шишковатую голову, качающуюся на лошадиной шее.

– Что, братец, не ожидал? – сказал он уже из сейфа, нырнув туда по самые плечи. – А как я тебя тогда, со шнурками-то? Это ж я специально, для жалости. Посмотрит, думаю, а человек без шнурков, сердце-то у него и ёкнет. Ведь ёкнуло, а, Андрюша?

Конь Кобылыч умолк, теперь ему было не до шнурков. Благоговейно, как подушечку с орденами, он держал Большую Печать, подставив под неё обе ладони и покусывая влажный язык.

В кабинете воцарилось молчание. Лишь стул с раскачивающимся котом скрипел тоскливо и нудно, да бледная ночная луна подвывала ему в ответ.

– Айн, цвай, драй, – прошептал Конь Кобылыч и в испуге зажмурился.

Ничего не произошло.

Андрей Т. посмотрел на часы. На часах было две минуты первого.

– Извиняюсь. – Улыбочка на лице Кобылыча уж больно напоминала гримасу. Впрочем, он нисколько не растерялся. – Плюс-минус минута, стандартный допуск. Спокойствие, всё будет о'кей. – Он вознёс Печать над собой и опять зажмурился.

И снова никакого эффекта.

– Так-так, – нахмурилась двугорбая ведьма. – Кто-то из нас неправ. – Она взглянула на человека-вешалку и легонько ему кивнула. Засаленный шелковый шарф, только что свисавший до полу, молнией прочертил пространство и обмотался вокруг шеи Коня Кобылыча. Тот захрипел, забулькал. Печать выпала из его ладоней и с грохотом покатилась по полу.

– Я не знаю, почему она не работает. Я здесь ни при чем. Должна она работать, должна! Тут какая-то провокация!

– Говоришь, не знаешь? – Веки двугорбой ведьмы набухли от справедливого гнева. Шарф человека-вешалки затягивался всё туже и туже. —

– А кто знает?

– Я знаю, – ответил со стула кот. Все, включая полузадушенного Коня Кобылыча, посмотрели на него.

– Это только для нас 12 часов, – спокойно продолжал кот, покачиваясь на колченогом стуле, – а для Печати всего одиннадцать. Объясняю: мы шли сюда на восток и поэтому сэкономили один час. Если бы мы шли на запад, то есть по коридору налево, то, наоборот, потеряли бы один час. Эффект Филеаса Фогга. – Он победно оглядел публику. – С вас двадцать тысяч фунтов стерлингов, господа.

Если семь цветов радуги представить в оттенках серого, то именно такая палитра украшала в эти минуты физиономии разбойничьей троицы. Молчание продолжалось не долго.

– Ах, вот кто у нас предатель. Вот кто повел нас сюда обманным путём. – Двугорбая плюнула со злости в кота, но, промахнувшись, попала в человека– вешалку. Тот отбил плевок костылём. – За наши деньги нас самих же и подставляет! – Секунд пять она мрачно смотрела в пол, потом резко вскинула голову и сказала: – Ерунда! Сработает на час позже, какая разница. Подождем, никуда он от нас не денется. А с тобой будет разговор особый. – Она направила катафот на кота и окатила его недобрым взглядом.

– Вы сказали, какая разница? – громом прозвучало от двери.

На пороге стоял – кто бы вы думали стоял на пороге? – ну, конечно же. Абрикос, сам хозяин этого весёлого заведения. Оказывается, он нисколько не изменился, только одет был в кожу, джинсу и дорогую замшу и оправа его очков была из ископаемой кости мамонта да в тёмных Генкиных волосах про– седь сражалась с пролысью. А так – такой же, как был в тот день, когда они виделись тысячу лет назад, на закате своего далёкого детства.

– Генка! – хрипло, как простуженный саксофон, прогудел ему Андрей Т.

– Андрюха! – громко, как органная фуга, прогремел ему в ответ Абрикос.

Они бросились друг другу в объятия, стали мять друг друга и колотить и мучили так безумно долго, что кот, поскрипывающий на стуле, успел докурить сигару и уже закуривал новую.

Когда пыл и жар поутихли, кроме них двоих и кота, в кабинете больше не было никого. Только столбики ядовитой пыли да грязный шарф на полу – всё, что осталось от ведьмы и ее помощников-душегубов.

Они сидели в директорском кабинете и пили кофе. За окнами золотел рассвет. Две пустые бутылки из-под армянского конька печально стояли на подоконнике и медленно наполнялись утром. Обо всем уже было переговорено, вспомнено о близких и дальних, когда в дверь легонечко постучали.

– Можно?

– Входи, дружок.

Это был кот Базильо. Выглядел он по-джентльменски строго. В чёрной паре, в белоснежной сорочке с бабочкой, в чёрных остроносых туфлях. В одной лапе он держал розу, а в другой – Андрей Т. даже прослезился от радости! – в другой был его приёмник, Спидлец, Спидолочка, Спидолага, родной, живой, невредимый. Не считая, конечно, дырки от лазерного оружия, да и та уже почти зажила.

– Это вам от меня. – Кот отвесил скромный поклон и протянул Андрею Т. розу. – А это, – он поставил на стол «Спидолу», – это от Кати, девочки– людоедки, просила вам передать.

– У неё-то он откуда? – удивлённо спросил его Андрей Т.

– От Буратино. У них теперь… – Кот помялся и хохотнул в усы. – В общем, дружба. А «Спидолу» он поменял на книжку «Хочу быть дворником» у одного чертёнка.

– Выпить хочешь? – предложил Абрикос, потряхивая початой бутылкой.

– Не откажусь. – Кот важно погладил бороду и застенчиво улыбнулся.

Абрикос разлил всем по рюмкам и сказал, похлопывая Андрея Т. по плечу:

– Предлагаю выпить за твоего спасителя. Если бы не наш дорогой Базильо, если бы не его ум и смекалка, сидеть бы тебе сейчас у морской царевны на дне морском, играть бы ей слезливые песенки, а не пить здесь с нами коньяк.