тоннели, по которым рельсы идут, закрыты стальными стенами, как шлюзы на канале Москва-Волга. Не проломить те стены никаким стихиям.

У одной платформы - ремонтный поезд. По локомотиву и вагону размашистые надписи: "Главспецремстрой-12". Не понять, дизельный локомотив или электрический. Наверное, и то, и другое. За локомотивом - зеленый вагон. Не то багажный, не то почтовый: окон мало. А может, не багажный и не почтовый, а вагон с оборудованием, лаборатория на колесах для проверки состояния железнодорожного полотна. В окна не заглянешь. Окна изнутри плотно шторами закрыты. За этим не то почтовым, не то багажным вагоном платформа со шпалами и еще платформа с какими-то механизмами. У локомотива - машинисты. Кивнули Холованову. Ответил. У почтового вагона - проводник. Тоже кивнул. Растворил проводник двери перед. Настей и Холовановым, закрыл за ними, тут же поезд и тронулся плавно, вроде только их двоих ждали. Громыхнула-лязгнула стальная стена, поезд пропуская в тоннель, и так же легко и плавно за поездом затворилась, еще раз лязгнув замками, станцию запирая.

Внутри вагон вовсе не почтовый. И не багажный. И вовсе не лаборатория на колесах. По коридору вагонному - пушистый ковер такой белизны, вроде по нему никто никогда не ходил, а летал над ним. Стены и потолок - красного дерева.

Куда ни глянь - зеркала одно другое отражают. Бронза солнечным блеском сверкает. Так все металлические детали" начищены, что, кажется, сверкание с каждой ручейком стекает.

- Сюда, - растворил Холованов узкую дверь. - В дневное время шторы не открывать. В ночное можно открывать, когда в купе нет света. Проводника зовут Сей Сеич.

Красивое купе. Главное в любом деле - гармонию соблюсти, белый ковер с красным полированным деревом - гармония. Столик дерева орехового. На столике - лампа бронзовая. Под абажуром зеленым. Нога в ковре утопают, занавески шум заоконный глушат. Диваны бордовой кожи. Сядешь - утонешь. Так и тянет сбросить туфли - и на тот диван в уголок. Ноги под себя калачиком.

Сбросила Жар-птица туфли - и к окну в уголок. Клубочком-калачиком. Мордочку - под занавеску. Интересно. А за окошком проскочила самая что ни на есть обычная станция метро. Узнала ее Жар-птица - "Дзержинская". На платформах работа ночная. Два электрика люстру отвертками крутят. Три толстые тетки в серых халатах платформу метут, четвертая стену гранитную особой машиной полирует.

Чтоб сверкала стена. Чтоб гордился народ советский подземными дворцами. Чтоб супостатам при одном взгляде на наши стены гранитные зависть морды кривила.

Чтоб они навсегда с кривыми мордами оставались.

Работают люди. На ремонтный поезд смотреть некогда. Было бы на что смотреть.

Сколько их ночами по подземным тоннелям шастает. Этот от других только скоростью и отличился. Проскочил-просвистел, и красный огонек в тоннеле растаял.

- Такое впечатление, что мы во всем поезде единственные пассажиры.

- Правильное впечатление.

- Нас одних поезд ждал?

- Нас одних.

- А если никого пассажиров не окажется?

- Тогда без пассажиров уйдет. Ему навстречу сейчас другой такой же поезд идет.

Один туда, другой - обратно. Каждую ночь. Кроме пассажиров эти поезда почту везут. Пассажиров может не быть, а почта каждый день бывает. Раз в неделю, по пятницам, один такой поезд ходит на 913-й километр. В 12 ночи приходит, в 12 дня уходит. А вообще такие поезда по всему Союзу мотаются. Тебе, спецкурьеру, эти маршруты все объездить предстоит.

- А сейчас куда едем?

- В монастырь.

Стукнул проводник Сей Сеич в дверь.

- Чаю?

- Ага, - Холованов головой мотнул.

- Что к чаю?

- А что можно? - это Настя из чистого любопытства.

Проводник Сей Сеич такому вопросу удивился глубоко. Но служба в спецвагоне приучила ничему не удивляться, а если и удивляться, то удивления не проявлять.

Потому отвечал с достоинством:

- Все можно.

- В общем так, - Холованов распорядился. - Чаю потом. А сейчас выпить и закусить. Детали на личное усмотрение.

Вот это деловой разговор. Такой разговор спецпроводнику понятен и близок.

А мимо окна летят "Кировская", "Красные ворота", "Комсомольская". И вынесло ремонтный поезд из подземного тоннеля на поверхность в невообразимое переплетение стальных путей, в мириады огней, в переклик маневровых паровозов, в перестук колес на стрелочных переходах. Если сразу после "Комсомольской", значит, вынесло их гдето у трех вокзалов. Пути, пути. Светофоров - галактика целая. На путях скорые поезда в путь готовятся: и пассажирские, и почтовые.

Рядом по параллельному пути набирает скорость "Москва - Владивосток", курьерский. Расходятся пути. Сходятся. Товарные составы бесконечного протяжения во множестве рядов. Грузят их ночью, разгружают. Прогрохотал встречный на Москву. Из Хабаровска. Ясно - вынесло "Главспецремстрой" на пути Ярославского вокзала. Дальше пойдут Мытищи, Пушкино, Загорск. Но прет ремонтный поезд куда-то в сторону. Под мост, еще под один, в выемку, на насыпь, еще куда-то. Прет уверенно. Напористо. Никому дороги не уступая. Не задерживаясь. Находя во мраке свой единственно правильный путь в неисчислимом множестве путей. И везде перед ним светофоры синим огнем горят. Везде его семафоры поднятой рукой приветствуют.

Стукнул проводник. Дверь в сторону. Скатерть - на стол. Вроде скатерть-самобранку. Не работает Сей-Сеич - колдует. И сразу на столе появился графинчик-мерзавчик. В холоде содержался. Аж ледяная корочка по стеклу. К мерзавчику - чарочки сверкающие. Тут же и тарелки со льдом появились. Во льду - маленькие совсем баночки запотевшие с икрой севрюжьей. И с икрой белужьей.

Масла кусочки вырезаны в виде ракушек морских. И лимона ломтики. Тоненькие. И огурчики. И помидорчики. И грибочки. И какой-то салатик. И еще что-то в баночках. И паштет на блюдечке. И копченые какие-то ломтики с горошком зеленым. Все на серебре. Серебро начищено с любовью. А чарочки золотые. Самое время заполнять их. А Сей Сеич поставил на стол кувшинчик чеканный с длинным тонким горлышком, с единственным, но прекрасным цветком, пожелал аппетита и вышел, дверь затворив.