Офицер хотел зайти во двор, но вдруг как вкопанный остановился: он услышал негромкий говор за углом дома. «Что делать, если кто-нибудь из этих мерзавцев узнает меня?» – подумал офицер. Опытного сыщика сдерживало чувство осторожности, а с другой стороны, подталкивало любопытство: «Иди! Узнай, о чем говорят!»

Офицер этот был Айтгали Аблаев.

Разгадав и внутренне одобрив коварный план Азмуратова, этот верный слуга полковника Аруна не жалел сил для его осуществления. «Ни один дружинник не должен знать, что я среди юнкеров. Если провалится план Азмуратова, он во всем обвинит меня», – рассуждал Аблаев. Еще в Уиле, перед тем как отправиться в дорогу, он обвязал себе голову. На то была причина: когда дружинники свалили его, чтобы связать, Аблаев ударился лбом и содрал кожу.

Аблаев наконец решился, подошел к двери, но услышал за ней чьи-то быстрые шаги. Он резво отпрянул, завернул за угол и пошел невозмутимой походкой, будто случайный прохожий. Тот, кто вышел из дома, пошел в обратную сторону; по быстрым, легким шагам офицер догадался, что вышла женщина. Аблаев незаметно оглянулся и безошибочно узнал ее: стройный, высокий стан, свободная, горделивая походка, обута в красные сафьяновые сапожки… Аблаев остолбенел, видя, как Мукарама стремительно шла кому-то навстречу.

– Сальмен!.. Жунусов! – донесся ее голос. – Почему вы не сказали?..

Аблаев выглянул из-за угла и увидел, как девушка горячо обняла Сальмена.

– Значит, к Хакиму едешь в Уральск?! Молодчина! – воскликнул Сальмен, одобрительно погладив плечо девушки.

– Теперь вместе поедем. Мне Жунусов сказал о вас, – проговорила Мукарама, глядя на стоящего рядом Нурыма.

– Иди в дом, замерзнешь, Мукарама. Я скоро вернусь. Поговорить есть о чем, только не здесь.

Аблаев по задворкам побежал к Азмуратову. «Предатель!» – шипел Аблаев, задыхаясь от ярости.

Сальмен не догадывался, что кто-то следит за ним, но беспокоился, что Азмуратов станет искать его.

Едва Мукарама отошла, Сальмен сказал Нурыму:

– Мне надо поговорить с вашими руководителями. Где они остановились?

Нурым показал дом, где остановился Жоламанов. Сальмен кивнул и, бросив: «Я скоро приду», неторопливой походкой пошел на свою квартиру. «Нет, не для того мы учились, чтобы убивать добродушных детей степи. Наоборот, мы должны бороться за их будущее. Почему я не подумал об этом раньше? По глупости отправился в этот поход. Дай бог в будущем стать умнее…» – думал он.

На квартире Сальмен умылся, причесался, и тут к нему прибежал встревоженный Жанкожа.

– Сальмен-ага, вас ждет войсковой старшина, – доложил он упавшим голосом.

Удивленный унылым настроением юноши, Сальмен внимательно взглянул на него, но расспрашивать ни о чем не стал.

– Сейчас, Жанкожа, пойду. А ты пока приготовь чаек, приду – попьем с удовольствием.

– Меня он назначил своим вестовым…

– Кто?..

– Господин Азмуратов.

– И это тебя печалит, Жанкожа? Ничего, наоборот, для тебя только лучше.

– Нет, Сальмен-ага, другое меня печалит…

– Ну, ладно, ладно, после поговорим, – бросил на ходу Сальмен и пошел к командиру в соседний дом.

Азмуратов пристально оглядел Сальмена. За спиной командира стоял Аблаев.

– Вас что-то не было… Или вы ведете переговоры с босяками-дружинниками?

– Нет, – коротко ответил Сальмен. Презрительный тон командира задел его, и он продолжал: – С босяками-дружинниками я вел беседу вчера, а теперь, думаю, ваш черед с ними разговаривать.

Азмуратов уловил усмешку в ответе прапорщика. Аблаева передернуло.

– Ладно, ступайте, – сдержанно проговорил Азмуратов.

Едва Сальмен вышел, как Аблаев взорвался:

– Сразу видно – врет! Мерзавец, успел все выложить им! «Значит, к Хакиму едешь? В Уральск?! Молодчина!» – говорит. А та, подлюка, отвечает: «Вместе, вместе теперь едем!» Эта сучка – невеста Жунусова, агента большевиков. А рядом с ней – брат Жунусова. Своими песнями он сеял смуту среди дружинников. С ними заодно еще и Мамбет, известный головорез. Это он, разнузданный негодяй, набросился на Кириллова, ворвался в дом султана Аруна и орал там. Это он сманил голодранцев на сторону большевиков. А ваш прапорщик снюхался с подонками и пакостит вам как только может. Насчет предательства они собаку съели, подлость – их любимый прием. Эта банда связана и с теми партизанами, которые под Богдановкой отбили обоз с оружием. Теперь они спешат в Уральск, к Айтиеву. Вот их планы!.. Собачье отродье! – Аблаев сплюнул от злости.

– Жанкожа, позови Аманбаева! – приказал Азмуратов.

– Зовите его или не зовите, господин командир, а намерения его уже известны, – прохрипел Аблаев и кивком головы указал на шагнувшего к двери юношу, как бы говоря: «С этим тоже будь осторожней».

– Ладно, подожди звать! – отменил свой приказ командир.

Ему понравилось, что Аблаев не доверял и молодому юнкеру. Помолчав, командир сказал Аблаеву:

– Последите, чтобы никуда не уходил.

Аблаев с готовностью кивнул. Он уже обдумал, как будет сторожить Сальмена на квартире.

Глава одиннадцатая

Жоламанов и Орак почтительно вскочили, когда огромный Мамбет ворвался в дом. Среди сотников Мамбет был старшим и по возрасту и по чину, в свое время ворочал всеми интендантскими делами Джамбейтинской дружины.

– Ну, где твой Кара-Таяк?[115] – спросил Мамбет Жоламанова, едва переступив порог.

Кара-Таяком он называл офицера из Уила, но Нурым не сразу сообразил и с улыбкой глянул на Жоламанова, как бы спрашивая: «А это еще кто такой?»

– Кара-Таяк сейчас на квартире, в доме возле речушки, – доложил сотник. – Мы с Батырбеком ждем вас, чтобы обсудить это дело.

Нурым залюбовался Мамбетом: «Ну и наградил тебя аллах силой! Мышцы так и распирают одежду. А говорит-то как?! Словно колотушкой бьет… Сердце у него, наверно, львиное, не знает страха…»

– Зови! – зычно сказал Мамбет.

Жоламанов отправил двух джигитов за старшиной юнкеров.

– Будьте повежливей. Они сейчас вроде наши гости, – предупредил сотник джигитов.

Жоламанов стал делиться с Мамбетом своими соображениями:

– Офицер у них образованный, такой же высокородный чистоплюй, как братья Досмухамбетовы и Арун-тюре. Вопят о свободе, о равенстве, а сами презирают простых казахов. Я не верю, что они поднялись против валаята и хотят присоединиться к нам!

– Ты разве не из таких? Тоже офицер, но пришло время – ты отделился от своего косяка, от Кириллова к нам пришел. Разве не так? – спросил Мамбет, в упор глядя на Жоламанова.

Такого оборота Жоламанов не ожидал.

– Это совсем другое дело, Маке. Я – не «белая кость», а такой же, как и вы, и по образованию, и по натуре. Тут и говорить нечего… – запнулся Жоламанов, обидевшись.

– Значит, обмануть нас хотят? Зачем? Что им надо, как по-твоему? – резко спросил Мамбет.

– Настоящий враг изворотлив, хитер…

– Ни черта они нам не сделают! – отрезал Мамбет.

Он шагнул к окну, стал смотреть на улицу. Батырбек и Орак молчали, но подозрение Жоламанова смутило их, оба нахмурились.

Совершенно разными по характеру были эти пятеро джигитов, выросшие в различных уголках на первый взгляд однообразной степи.

Мало-мальски осознав себя, уже двадцать лет Мамбет шел наперекор всему, не оглядывался по сторонам. Всем своим видом он сейчас говорил: «Всколыхнул я всю орду, усмирю строптивых! Вот и чванливое офицерье потянулось ко мне!»

Жоламанов, не обладая решительностью Мамбета и находчивостью Орака, порою стеснительный, мнительный, сейчас мечтал об одном: скорее добраться до Галиаскара, до большевиков. Жоламанов стал сотником у повстанцев по совету своего родственника Галиаскара. Когда Джамбейтинский валаят принял решение оказать помощь казахам, захватившим Уральск, большевик Алибеков прислал к Жоламанову человека с наказом – поднять дружинников на восстание. Восстание вспыхнуло само по себе, но довести начатое дело до конца стало теперь главной заботой Жоламанова. Сейчас он не верил ни одному офицеру и был убежден, что Уильский кадетский корпус коварно хитрит. Он весьма сухо обошелся с прапорщиком и нетерпеливо ждал Батырбека и Мамбета. А теперь вот долгожданный Мамбет рубит сплеча: «Разве ты не из таких же?!» Что ему скажешь? Объяснить, что я сочувствую большевикам? Разве и так не видно, кто кому сочувствует?!»