Изменить стиль страницы

Хамза Есенжанов

ЯИК – СВЕТЛАЯ РЕКА

КНИГА ПЕРВАЯ

Вот они, быстротечные Едиль да Яик, не раз в верховья их устремляли герои свои челны.

Сакен Сейфуллин

Часть первая

Глава первая

1

Хаким кончал в этом году реальное училище.

В городе у него были излюбленные места, которые он посещал каждый день. Никакая непогода не могла удержать его. Этими местами были клуб медиков и дом на Губернаторской улице с высоким крыльцом и зеленой крышей. Едва на землю опускались сумерки, как он спешил в клуб потанцевать с Мукарамой, а потом провожал ее по тихим, заснувшим улицам. Мартовские события, взбудоражившие город, нисколько не волновали Хакима. Он почти не ходил на съезды, куда стремились попасть все учащиеся; как-то случайно зашел с Мукарамой, но она сказала «скучно!», – и он уже больше не помышлял об этом. Его не увлекали ни бурные споры товарищей, проходившие в общежитиях и ученических клубах, ни разговоры на улицах, Хаким отделился от друзей.

Сегодня он лениво лежал на кровати и, заложив руки под голову, вспоминал, как вчера вечером танцевал с Мукарамой, как провожал ее. Шли по освещенной стороне улицы, как хотелось Хакиму; ему было лестно на виду у всех идти рядом с Мукарамой. Возле дома с зеленой крышей и высоким крыльцом остановились. Мукарама пригласила его войти.

– Хаким, – негромко спросила она, когда они уже сидели в просторной и богато убранной коврами комнате, – что вы думаете делать после окончания училища, останетесь в Уральске или поедете в свою, как ее… Джамбейту? Какое нехорошее название! – в голосе девушки и ласка и тихая, затаенная грусть.

– Когда я возле вас, моя звезда всегда надо мною, – сказал Хаким. – Работать в хорошем или жить в плохом городе – все равно, лишь бы быть с вами вместе, – он улыбнулся, довольный своим удачным ответом. – Но почему вы считаете Джамбейту плохим?

– Некрасивое название. Что это слово означает?

– Я же не словесник, чтобы знать значение каждого слова. В нашем языке много подобных слов: Анхата, Шидерты, Бульдурты, Уленты, Калдыгайты, Кокпекты…

– Ой-ой-ой! Какое множество «ты-ты-ты»!

– Можно сказать и Анхали, Шидерли, Бурдурли, Уленди, Калдыгайли! – добавил Хаким. – Со временем ученые напишут пудовые тома об окончаниях «ты» и «ли», доказав происхождение этих звуков своими тончайшими аргументами. Но что нам до этого!

– Вы не ответили на мой вопрос, Хаким.

– Где пожелаете, там и останусь. Только сначала надо окончить институт.

– Институт?! – воскликнула Мукарама и задумалась. Она вспомнила одного знакомого. – Хаким, вы знаете доктора Ихласа?! Он, кажется, тоже из Джамбейты. Красивый такой…

– Знаю, из наших мест. Да, он красивый человек. И жена у него красивая. И сын, должно быть, будет красивый.

– У него есть жена и сын? – удивилась Мукарама.

«Зря я все-таки сказал, подумает, что ревную…» – мысленно упрекнул себя Хаким.

– Мальчик у них совсем маленький. Ему около года. Они нам доводятся дальними родственниками.

Обоим стало неловко, и к этому разговору они больше не возвращались. Хаким все еще лежал в кровати и улыбался – так приятны были ему эти воспоминания. Но размышления о докторе Ихласе настораживали его. «Почему она так интересовалась доктором? Странно… – думал Хаким. – Но нет, не может этого быть, чтобы доктор ей… Нет, Мукарама любит меня. Конечно же, только меня».

За окном – весна! Тает. С крыш звонко, одна за другой, падают крупные капли; в косых лучах солнца, щедро льющихся через окно на пол, кружатся тысячи мельчайших пылинок. Беспрерывно чирикают воробьи. Рядком усаживаясь на карниз, они то вдруг с шумом взлетают ввысь, то опять возвращаются и клювами расправляют взъерошенные перья.

Хаким смотрит в окно и сладко потягивается. Воробьиное чириканье напоминает ему родной аул, такие же солнечные мартовские дни – ту беспечную детскую пору, когда он сбивал сосульки с карнизов плоских крыш, когда, взобравшись на сено, сложенное на крыше, ложился на солнечную сторону и часами наблюдал за перелетными птицами в бездонном голубом небе. Он считал и пересчитывал их и всегда сбивался со счета. Вспоминалась теперь и пестрая деревянная чашка с курткоже[1]. Хаким словно держит в руках эту пеструю чашку, слышит запах, чувствует, как текут слюнки… «Вот бы увидела Мукарама, как я пил из той чашки…» – думает он.

В комнату вошел его товарищ по училищу Сальмен, с удовольствием растирая мохнатым полотенцем раскрасневшееся тело. Косо посмотрев на Хакима, он недоуменно пожал плечами и прошел к своей койке.

А Хаким ничего не слышал и ничего не видел. Воображение рисовало ему глиняную землянку с тухлым, прокисшим воздухом, в одном углу жалобно блеет только что окотившаяся двойняшкой овца, в другом – он и Мукарама – молодожены. Мукарама, с детства привыкшая к роскоши, меняет свой уютный четырехкомнатный деревянный дом на сырую полуразвалившуюся землянку?.. Его любимая Мукарама, привыкшая к кровати с пружиной, белоснежным простыням… Нет, аульная жизнь – не ее удел. Да и сам он вдруг почувствовал, что не сможет больше жить в такой землянке. «Я должен остаться в городе. Я буду в городе вместе с Мукарамой!»

– Эй, Онеке, ты все еще лежишь? Дорогой мой, уже десять часов! – войдя в комнату, проговорил гимназист с худощавым лицом и круглыми большими глазами.

Хаким, не обращая внимания на вошедшего, продолжал беспечно смотреть в окно.

Сальмен пригласил Амира сесть.

– Сегодня жумга – день молитвы и праздника. Некуда идти, нечего делать, вот и лежим, отсыпаемся, – как бы оправдывался Сальмен. Он уловил в обращении товарища к Хакиму какую-то иронию, но, не поняв ее, решил тут же спросить: – Скажи-ка, Амир, что это за Онеке?

– Можно сказать и Евеке вместо Онеке. Суть не изменится. Все равно – покоритель неприступных женских сердец, – сухо бросил Амир.

– А-а, вон оно что, – протянул Сальмен. – Понял, понял: Евгений Онегин… Это наш-то Хаким?!. – И, хлопнув себя по колену, громко рассмеялся.

– Эй ты, рыбак-баркин![2] Да знаешь ли ты вообще что-нибудь, кроме чудака рыбака да судака-рыбки! Слушай, я тебе сейчас новость расскажу: и Овчинникова, и Макарова, и всех этих Акчуриных и Кубжасаровых обложили налогом. Каково?.. Теперь-то, наверное, придется им распрощаться с мельницами, заводами и всем богатством. Одно осталось – бежать. А знаешь, куда нынче буржуи собираются? В Барса-Кельмесскую область[3], – продолжал неугомонный Амир, толкая в плечо Хакима.

– Оставь меня, пожалуйста, в покое, – хмуря брови, просил Хаким, – и без того не могу собраться с мыслями…

– Вставай, лежебока! Небось в любовной упряжке коренным идешь. Как по Абаю:

Шлю, тонкобровая, привет!
Похожей не было и нет!

Нечего сказать, красивая у тебя девушка. Сам видел: в момент одурачивает простачков! Смотри, Хаким, чтобы и ты не попался на ее крючок. Оторвешься от друзей – туго придется…

– Довольно! Сколько можно подшучивать?..

Но Амир не унимался:

Когда тоскую по тебе,
Мне слезы затмевают свет…

– Тьфу!..

…Ты лучше всех. За сотни лет
Подобной не был мир согрет…
Ты в сердце у меня живешь,
Во сне преследуешь, как бред…

– Ну, чего замолчал? Пропой уж до конца.

вернуться

1

Курткоже – суп, заправленный куртом.

вернуться

2

Баркин – ветвь рода Байбакты, занимавшаяся рыболовством.

вернуться

3

Барса-Кельмесская область – дословно: поедешь – не вернешься.