– Ты удачно улепетнул от доминиканцев, Жердь, – повернулся Генрих к Збигневу. – Теперь Орден по всем монастырям рассылает на постой солдат!

– А Митта? – спросил Збигнев. – Она тоже будет с аббатисой?

– Да, да, под охраной Уршулы… Кажется, этой Уршуле Целестина доверяет вполне… А вот и брат Якоб, – заметил Генрих, услышав крик филина.

В дом вошел маленький старичок в плаще с капюшоном, надвинутым на самые брови.

– Да приидет царствие Христово! – приветствовал он находящихся в охотничьем доме.

– И да сгорит антихрист, и да расточатся слуги его! – ответил Генрих. – Что нам расскажет брат Якоб?

– Все сделано. Драгоценные камни, золото и серебро из ризницы монахини уложили в кожаные мешки и спрятали в гроб. Дроги, как ты велел, я приготовил… – Старичок хихикнул. – Заднюю ось… того… подпилил малость и скрепил втулочкой такой… Вынешь – и ось пополам! Меня ведь мать Целестина за кучера берет, а я, будьте покойны, дело свое знаю!

Рано утром Генрих и Якоб покинули домик в лесу. Весь этот день, дожидаясь Франца, Збигнев провел в беспокойстве, не случится ли с хлопцем что-нибудь, не перехватят ли его люди барона. Но Франц явился точно в условленное время, когда уже начинало смеркаться.

– Ну, пане Збигнев, готовы? С божьей помощью тронемся!

По дороге Франц выложил все новости, которые ему удалось узнать.

Начинается война. По всем дорогам к Вармии движутся отряды орденских наемников. Похоже, что отряды эти вот-вот ворвутся в пределы Вармии. Барон Мандельштамм тоже сколотил отряд якобы для охраны орденской границы вдоль морского побережья, а сам во главе второго отряда должен выступить сегодня на юго-запад.

– Вот холера тяжкая! – с досадой выбранился Збигнев. – Этак они, пожалуй, отрежут нам дорогу в Гданьск!

– Ясно, что отрежут, – невозмутимо согласился Франц.

Солнце уже закатилось, когда оба путника стали спускаться в глубокий, заросший вереском и дроком овраг, о котором говорил Генрих. В самой гуще кустарника оказалась небольшая ярко-зеленая полянка, а на полянке – стреноженные кони и вокруг них расположившиеся на отдых молодцы – рослые, бородатые, в мужицкой одежде. Все они, однако, были в шлемах и хорошо вооружены.

Генрих встретил Збигнева восклицанием:

– Вот хорошо, вовремя!

Оказывается, он получил донесение, что аббатиса уже выехала из монастыря и в скором времени будет здесь.

– Как увидишь сигнал дозорного, брат Роберт, выводи коней к молодым дубкам! – отдал распоряжение Генрих. – Братья, будьте наготове. Помните мой приказ!

Выбравшись из оврага, Франц и Генрих скрылись из виду. Збигнев только собрался расспросить брата Роберта, что теперь им надлежит делать, как вдруг из-за кустов выскочил человек и отчаянно замахал руками.

Роберт бросился к коням. Збигнев проворно вскарабкался по крутому откосу оврага наверх и залег под большим кустом. Отсюда ему была видна как на ладони дорога из монастыря святой Екатерины. Она шла по холмистым полям, а затем постепенно подымалась к лесу. Далее она ныряла в густой кустарник вдоль края оврага. Неподалеку чернела маленькая избушка лесника.

Внизу, в овраге, было тепло, здесь же Збигнев окоченел на пронзительном ветру. Сквозь туманную сетку мелкого дождя он наконец разглядел на дороге движущиеся точки, а спустя несколько минут различил вереницу повозок, медленно ползущих в гору. Позади повозок толпою брели ландскнехты. Збигнев уже мог различить их желто-красные штаны и куртки. Над головами солдат поблескивали алебарды и острия копий. Ветер доносил к нему человеческие голоса, смех, проклятия, окрики форейторов и скрип колес.

Наконец первый крытый возок поравнялся со Збигневом и прогрохотал дальше. За ним – второй, а за возками – две телеги и наконец большие дроги, а на них – гроб, покрытый траурным покрывалом. Шестерка лошадей с трудом тащила дроги по скользкой, размытой дождями дороге. Дальше Збигнев увидел десятка два ландскнехтов и их начальника, замыкавшего процессию. Начальник ехал на лошади, закутавшись в толстый серый плащ, и, казалось, дремал в седле.

Первую из запряженной цугом шестерки лошадей вел под уздцы брат Якоб.

Внезапно он остановился и, словно желая поддать плечом тяжелые дроги, нагнулся к колесам. Раздался треск, и задняя часть повозки осела в грязь.

Ландскнехты, громко переговариваясь, собрались посреди дороги. Из переднего возка выглянула закутанная в черное покрывало пожилая красивая монахиня. Збигнев сразу узнал мать Целестину: он несколько раз видел ее в замке Мандельштамм.

– Почему остановились? – закричала монахиня.

– Беда, преподобная мать Целестина! – чуть не плача, промолвил брат Якоб. – Ось сломалась… И, как на грех, ни топора, ни запасной оси с собой нет… Что делать?

– Кашубская свинья! Дать тебе сотню палок, и я уверена – ось была бы цела!

– Клянусь святой Екатериной, ось была новешенькая! Видать, покойница больно тяжела: шестеро лошадей еле тянут!

– Поговори мне еще! – закричала мать Целестина, выходя из возка и беспомощно оглядываясь по сторонам.

Начальник рейтаров не проявлял желания чем-нибудь ей помочь, а солдаты его, обрадовавшись неожиданной заминке, гогоча, собирались вокруг дрог. Дождь усиливался.

К месту происшествия, расплескивая воду из луж, подскакал еще один верховой, и тут Збигнев не мог не улыбнуться.

– Что у вас случилось, ваше преподобие? – спросил Франц, спешившись и подходя под благословение аббатисы.

Та, внимательно вглядываясь в бравого хлопа, молчала, точно припоминая что-то. Сердце Збигнева тревожно застучало. Если старая ведьма узнает бывшего слугу Филиппа Тешнера, все пропало. Но нет, хвала господу – беду пронесло!

– Не видишь, что случилось? – сердито сказала мать Целестина. – Ось сломалась, а у этого кашубского болвана не хватило смекалки взять с собой в дорогу запасную… И топора у него нету!

– Не волнуйтесь, ваше преподобие, господь и святая Екатерина не оставят вас в беде!.. Вот, к счастью, со мной идет плотник чинить плотину у братьев доминиканцев. Весь инструмент при нем. Он вмиг смастерит ось.

– В самом деле? – обрадовалась монахиня. – Зови скорее своего плотника, получите шиллинг на двоих!

Генрих спокойно и флегматично приблизился со своим плотничьим ящиком на плече. Сняв шапку, он низко поклонился матери Целестине, а затем с братом Якобом направился к дрогам. Осмотрев ось, колеса и задок повозки, он так же медленно возвратился к аббатисе.

– Дело нехитрое, ваше святость, только нужно в лесок сходить, березку получше для этого дела выбрать.

Монахиня в отчаянии всплеснула руками.

– Ваше преподобие, – заботливо обратился к ней Франц, – весна нынче больше на осень походит – холод, дождь… Хитрое ли не хитрое дело, но ось нужно обтесать, подогнать. Вот дом лесника рядом – там ваше преподобие сможет отдохнуть и перекусить.

Монахиня действительно продрогла и промокла.

– Сестра Бригитта, – позвала она, – выйди из возка да прихвати с собой корзину с припасами.

Сделав несколько шагов по направлению к домику, аббатиса остановилась и крикнула:

– Уршула! Ни на минуту не отходи от нее, слышишь! – И, повернувшись к начальнику рейтаров, пояснила: – Мы везем больную монахиню, одержимую нечистой силой. Надеемся, что настоятель доминиканцев поможет ей. – И, так как рейтары с любопытством столпились вокруг второго возка, монахиня, точно снимая с себя всякую ответственность, предупредила: – Ну, я сказала, а там дело ваше. Если с вами что случится – я не в ответе! Она недавно на одного ксендза набросилась и чуть не загрызла его насмерть.

Солдаты тотчас отхлынули от возка. Их перепуганный начальник старался держаться молодцом.

– А как же эта девушка? – все-таки кивнул он на высунувшуюся в окошко Уршулу.

– Безумная привыкла к ней, пока они ладят… До поры до времени, конечно, – добавила мать Целестина, печально покачав головой.

Проводив аббатису и мать казначею в домик, Франц подошел к сгорбившемуся в седле начальнику рейтаров.