Причина этого раздражения в одном. На месте Ельцина можно представить любого человека. Снята огромная дистанция между обществом и властью, которая всегда в России была. Стало очевидным, что окончательно ушла в небытие схема, по которой жил русский человек — «мы» и «они». Вот «мы» — нормальные, простые, обычные люди с обычными радостями и горестями. Вот «они» — власть имущие, богатые. Им все можно, у них есть все. Между «нами» и «ими» — стена. Стена власти.
С такой рабской психологией мы жили, жили, жили. И стало вдруг ясно, что нет стены. Там, в Кремле, такие же «мы».
За эти годы произошла в России важная вещь. Люди не хотят какой-то абстрактной власти, сидящей в Кремле. Человек, ставший первым лицом в государстве — должен быть понятным, контролируемым, зависимым от мнения общества. Он должен прислушиваться.
Очень люблю дарить подарки. Удивительное чувство в Новый год — когда мрачный холод зажигается этой феерией. Тут и ёлка, и иллюминация, и салюты, все блестит. Только мы, русские, мне кажется, можем ощутить всю прелесть этого новогоднего блеска, по контрасту с жуткими морозами, снежными заносами, пургой.
И это вечное ожидание нового — как-то мистически связано с нашей наивной верой в лучшие перемены. Как верили в России в революционеров, в революцию, в светлый рай, который наступит совсем скоро. Все были зачарованы этой «музыкой революции». Как дети на новогоднем празднике.
Насколько я понимаю, это вечное ожидание чуда помогает и российским реформам. Люди не просто терпеливы, но они и верят. Верят в само слово «реформа».
На том же играет и «непримиримая оппозиция»: вот свергнем клику Ельцина, и по мановению волшебной палочки появится Советский Союз с сытой, понятной, привычной жизнью. Потекут молочные реки…
Но куда бы ни повернула русская история — они не потекут. Реформа — это мучительное избавление от родовых травм, болезненное расставание с тяжкой наследственностью. Ничего, кроме боли, сама по себе реформа не несёт.
И даже когда кончится самый тяжёлый период — рассчитывать надо будет только на себя. На собственные душевные и физические силы.
Само существование в мире огромного российского государства — накладывает на нас особый отпечаток. Мы очень зависимы от этого пространства, этой необъятности, до мозга костей включены в неё.
Смешиваются нации. Смешиваются культуры. И все же постоянное сравнение, постоянная оглядка на соседей будет свойственна русскому сознанию — не знаю, сколько ещё лет. Этот вечный комплекс замкнутой на саму себя страны подарен нам самой природой, человеческой историей, определившей России именно такое место.
Мы окружены очень разными и очень противоречивыми интересами других стран. Россия всегда держала вокруг себя контролируемое пространство, все время расширяясь. Она напрягала силы, захватывая все больше и больше территорий. Вступив в противоборство уже со всей западной цивилизацией. И в результате надорвалась не материально, но духовно. Такая степень самоизоляции невозможна.
Но и размывать, терять свою могучую энергетику не следует. Вокруг нас сейчас — промежуточное, неустоявшееся пространство СНГ. Никто не хочет быть в зависимости от России. И в то же время никто не хочет Россию потерять. В результате этой двойственности, этого разброда и шатания независимых государств мы никак не можем определить концепцию своей национальной безопасности.
Ответственность за спокойствие вокруг — у нас не только стратегического, но и морального плана, даже семейного. Наши народы — все без исключения народы СССР — это породнённые народы. Тысячи кровных уз. Общая память, общая культура, общие жертвы в войне и от сталинского террора.
Этого нельзя забыть, от этого не уйдёшь. Породненность — великая вещь, она обязывает нас смотреть вокруг себя совсем другими глазами.
И вообще, этот «русский комплекс» будет мучить нас до тех пор, пока мы не осознаем своё место в новом мире. Раньше нас мучил вполне объяснимый стыд: Советский Союз потенциально угрожал сообществу цивилизованных стран. Советского Союза нет, Россия никому не угрожает. Но теперь мы вроде как стыдимся того, что такие большие и бестолковые, не знаем, куда себя деть. Нас мучает какое-то ощущение пустоты.
На самом же деле у России путь один — быть гарантом мира. То есть тем «большим человеком», который не только обязан не сталкиваться ни с кем на улице, чтобы не нанести вреда, но и смотреть поверх голов, охранять всех идущих рядом.
Кто будет новым президентом России — сказать пока трудно. Но ясно, что это будет человек уже другой, послевоенной эпохи по году рождения и, скорее всего, другой по воспитанию, по биографии. Руководители, которые были начальниками ещё в коммунистическую или посткоммунистическую эпоху, уйдут один за другим со сцены.
Надо наконец признать тот факт, что Россия плохо воспринимает демократию не только в силу каких-то глобальных исторических причин, но и по причинам весьма банальным — новое поколение никак не может прорваться к власти.
Социалистическая манера мыслить сказывается на нас всех. Я уж про себя не говорю, со мной все понятно. От партийных комплексов избавляюсь мучительно. Но ведь почти весь средний чиновничий класс в России пришёл из партийных да исполкомовских кабинетов.
Интеллигенция, средний класс — чураются власти, чураются политики, чураются активной социальной позиции. Жертвенности, готовности к духовному подвигу, к творчеству — у русских интеллектуалов хоть отбавляй. А желание поработать — с этим похуже. В политику из интеллигенции приходят люди с повышенным коэффициентом тщеславия. Порой с болезненным самомнением.
Российская политика в ожидании новых лидеров, молодых ребят с головой, хорошим образованием, со здравым смыслом. Новое поколение должно выйти на авансцену как можно быстрее. Руководители из эпохи застоя умели «держать удар», что важно. Но мобильность мышления им совершенно не присуща. Быстрота принятия решений — тоже. Так мы далеко не уедем.
Рано или поздно я уйду из политической жизни. Уйду по регламенту, по конституции, по закону. Я точно хочу создать прецедент нормального, цивилизованного, спокойного ухода политика.
С властью в России действительно никогда добровольно не расставались. С отречением Николая II связаны две революции. Все коммунистические вожди тоже уходили не по доброй воле. Я пытаюсь постичь этот феномен русской власти. В чем тут дело? Почему так долго держится у нас этот средневековый принцип — только ли из-за косности, недемократичности общества? Дали власть — держи. Ни за что не выпускай. Кто наверху — топчет тех, кто внизу. В Москве лучше, чем в губернии. В губернии лучше, чем в уезде. В городе лучше, чем в деревне. Вот такая вертикальная структура жизни. Единая, неделимая Россия. Все стремятся вверх, к самой вершине. Ещё выше, ещё. Долез наверх — высота-то какая! Отсюда вниз пути уже нет.
Однако в конце тысячелетия и эта фундаментальная черта будет в нас изменяться. Не сразу. Сила России — в её культуре, в её городах, в её провинциях. И именно там стандарт жизни будет стремительно расти.
А иначе будем жить от переворота до переворота.
Я ясно отдаю себе отчёт в том, что эту книгу ждёт другая судьба, чем первую часть моих записок, «Исповедь на заданную тему», вышедшую в 1990 году. С совершенно иным чувством встретит её читатель. Может быть, более прохладно. Может быть, даже враждебно.
Ведь доминантой первой книги была борьба с коммунистическим режимом. И в ней читатель искал ответ на свои вопросы: чем кончится эта борьба? Можно ли с этим человеком связывать надежды на то, что коммунизм будет побеждён? Как скоро это произойдёт?
И вот — произошло.
С тех пор, как была написана первая книга, случилось не только это. За короткий срок — всего два-три года — Россия совершила гигантский прыжок в неизвестность.
И теперь читателя интересует ответ совсем на другой вопрос, гораздо более прозаический: когда же нас всех перестанет трясти? Уж очень сильно, очень долго, очень давно трясёт. Силы уже на пределе. В связи с этим возникает ещё вопрос: а нельзя ли было вообще без этого обойтись? Демонтировать коммунизм каким-нибудь более лёгким, более мягким способом? Без психологических стрессов, без затянувшейся политической борьбы, без риска? Да и нужно ли было его вообще демонтировать?