Лармитон: -- Они предпочтут, чтобы расстреляли тридцать таких Шанзи, лишь бы только не выпустить на

свободу нашего Бланки! Наш Узник стоит сотни батальонов, тысячи пушек!

Матирас: -- Между Парижем и Версалем идет борьба не на жизнь, a на смерть! Какие уж тут переговоры! Спросите буржуазных мэров сами.

Несколько муниципальных избранников богамых квармалов, среди них Клемансо, будущий президенм Франции, a в me годы молодой мэр Монмармрa, сделали попымку примиримъ оба лагеря. Они заявили Национальному собранию: x x x

Эда встречают с триумфом. Уже один внешний вид сподвижника Бланки внушает спокойную уверенность. Высокого роста, широк в плечах,с тонкой талией, неотразимо изflщен и ловок. Ему двадцать семь лет. Он перепробовал всего понемногу: был учеником фармацевта, потом приказчиком в лавке, потом журналистом. Командует 138-м батальоном Сент-Антуанского предместья. И он тоже первым делом произносит: "Ha Версаль!*

Вчерa там ЭКюль Фавр с трибуны громил Париж, громил "врагов общественного блага, служителей кровожадных и хищных идеалов, кои развязывают гражданскую войну, неприкрытую, дерзкую, сопровождаемую трусливыми убийствами и грабежами под покровом тьмы...".

-- Чего мы ждем, черт возьми! -- скрежещет зубами Шиньон.-- Почему не пойдем и не заткнем ему немедленно пасть?!

Тут обязательно найдется какой-нибудь заступник Центрального комитета и объяснит, что, дескать, тот зря время не теряет -- за последние сорок восемь часов Комитет принял декрет об отмене осадного положения, упразднил военные суды, объявил амнистию, приостановил продажу невостребованных вещей в ломбарде, продлил на месяц отсрочку по платежам и запретил впредь до нового распоряжения квартирохозяевам выселять жильцов...

До поздней ночи в тупике раздаются песни.

Лазутчики Дозорного сбились с ног. Один-два отряда постоянно дежурят в мэрии XX округа, откуда то и дело рассылают срочные распоряжения во все концы столицы.

-- Флоран! Найди кого-нибудь, кого можно послать скороходом для вручения Центральному комитету Национальной гвардии заявления наших добрых граждан из Акциза.

Служащие Акциза города Парижа, проходившие военную службу, ходатайствовали о выдаче им оружия "для защиты Французской и Всемирной Республики*. Они

просят также сменить членов их администрации, поскольку последние принадлежат к "отъявленным империалистам и наносят вред Республике".

Благополучно добратbся до места -- еще не все. Надо пройти мимо караулов, перешагивать через тела спящих на лестнице и, наконец, отыскать залу, в которой пребывает нужный комитет.

-- A может, вот эту парочку направить?

Адель Бастико и Шарле-горбун еле дышат. Они только что прибыли из министерства финансов с пакетом от Варлена и Журда.

-- Hy что ж, Флоран, значит, тебе самому придется пойти!

И так каждый день. Все время я на ходу. Даже Марта, не знающая устали, в конце концов выдохлась. Ho без нее я затерялся бы в улочках и переходах.

Утром в среду 22 марта.

Мы в распоряжении Бержере, на ВандомскоиЪлощади, в штаб-квартире Национальной гвардии. Ждем. Вчерa как раз здесь состоялась враждебная Национальной гвардии манифестация буржуа, богатых коммерсантов, аристократишек, кучки старых дворян и полковников в отставке. Бержере с двумя ротами федератов paссеял манифестантов, но он все еще не спокоен, опасается, как бы рединготники не вернулись сегодня снова, да еще пополнив свою команду. Если Бержере понадобятся подкреплеяия, мы с Мартой добежим до мэрии XX округа и попросим, чтобы подняли на ноги Бельвильские батальоны.

Бержере, бывший мипографщик, был cмаршим сержанмом импераморских еольмижеров. Коменданм города Парижа, он носил на боку шпагу, широкую красную перевязь кресм-накресм, знаки омличия на омворомe мундирa, в том числе масонский экер, высокие мягкие сапоги выше колен.

Время от времени он проверяет, не отлучились ли мы с Мартой, слышим ли команду, ведь мы связываем его с нашим богатырем, с Бельвилем. Его широкий лоб кажется еще шире из-за лысины до самой макушки. Из-под полуопущенных век на мгновение вспыхивает взгляд, то грозный, то вдруг тревожный. Мимо него взад и впе

ред ходят командиры разных рангов. Предмет разговоров .-- вчерашняя манифестация сторонников Тьерa.

-- Их было добрых пять тысяч. Шли по улицам II округа. Выстраивались вдоль тротуаров и кричали: "3акрывайте лавки, друзья Порядка, следуйте за нами!"

-- Некий Бонн, бывший капитан Национальной гвардии -- y него портновская мастерская на бульваре Капуцинок,-- выставил в витрине табличку: "Порa создать лигу против Революции. Пусть все добрые граждане присоединяются к нам". Подпись: "Друзья Порядка*.

-- B сущности, национальных гвардейцев среди манифестантов не было, все больше буржуйчики... Они и сюда явились орать: "Долой Центральный комитет!* Чего-чего, a наглости y них хватает. Потом paссеялись, сговорившись пqвторить свое сборище сегодня!

-- Да Коста*, кстати, считает, что в эту толпу затесались и честные люди, негоцианты, преподаватели, даже студенты, и что они думали таким путем защитить буржуазную Республику, ту, которая была провозглашена 4 сентября! За их спиной действуют бонапартисты, они только и ждут удобного случая.

-- Все было подстроено заранее, и вот доказательство: одновременно с их вылазкой не меньше тридцати газет обрушились на нас!

-- Посмотрите, какие они расклеили афишки на стенах домов I округа!

Большая 6елая афиша призывает "добрых граждан* принять 4мужественное решение, с тем чтобы обеспечить согласие и укрепить Республику*. Подписи поставили офицеры 1-го, 5-го, 12-го, 13-го и 14-го батальонов.

-- Там не менее трехсот имен! Надеюсь, Рнго взял их на заметку...

К вечеру.

Тревожные часы. Так называемые "друзья Порядка* скапливаются перед новым зданием Оперы. Бержере ищет в муравейнике своей канцелярии, кого бы послать, чтобы замешаться в толпу заговорщиков: желательно штатских.

-- Hac направьте,-- предлагает Марта.

-- Только как же мы будем знать: вызывать нам бельвильцев или нет?

Бержере смотрит на нас в некотором замешательстве.

-- Сами решайте!

Марта движением подбородка выражает согласие.

Проходим сквозь сплошной, от здания к зданию, строй федератов по улице де ла Пэ. Все стоят ружье к ноге.

Бульвары Мадлен и Оперы запружены народом. Будто здесь весь Париж и сотнями глоток выкрикивает: "Да здравствует ПорядокU Острый холодок сжимает мне грудь, сердце, все нутро. Я почему-то нисколько не сомневался, что за Центральным комитетом Национальной гвардии стоят, как один, все парижане.

-- У тебя, разиня, значит, глаз нету, не видел ты, сколько в Париже этого добра -- церковников, прихвостней Баденге, головорезов, никудышных людей, богатеньких сынков к всяких развратников.

Национальных гвардейцев раз-два и обчелся. Да и то на них слишком щегольская форма, брюшко выпирает, добротная ткань выдает их истинную породу. Преобладают рединготы и круглые шляпы.

-- Надо раздобыть хоть клочок голубой ленточки.

B самом деле, здесь это вроде условного знака. У всех в петлице голубое. На первый взгляд, оружия ни y кого вроде нет, но кое-где можно заметить, как, подмигнув, одни вытягивают набалдашник палки, обнажая лезвие шпаги, другие откидывают полу редингота, a там солидная дубинка.

Чудесный ясный день. Где-то на колокольне пробило два часа. Толпа устремляется на улицу де ла Пэ. Элегантно одетый юноша машет ручкой, приглашая собравшееся на балконе общество присоединиться к нему. Кто-то рядом стоящий объясняет, что этот балкон принадлежит англичанину -знаменитому портному Ворту. Что касается юного денди, он оказался господином Анри де Пэном, сотрудником "Пари-журналь". Между тем в голове кортежа, поравнявшегося с третьим от угла домом,-- заминка. Кто-то требует тишины. Марта впивается коротенькими своими пальцами в мой рукав -- совсем детская ручонка... B нескольких шагах от вас строй бойцов Бержере ощетинивается штыками. Рединготники засуетились, повторяют слова из речи Жюля Фавра о Коммуне, которая есть "насилие над собственностью, крушение общества, подрываемого в своих основах"! Федераты -- это "голытьба, душащая столицу", или еще лучше: "грязный сброд, подонки общества*...