Нини-Мельница оставил Жака на руках Морока и побежал к двери, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, как вдруг эта дверь открылась, и духовный писатель отступил при виде неожиданной посетительницы, представшей перед его глазами.
8. ВОСПОМИНАНИЯ
Возбудившая такое изумление Нини-Мельницы посетительница была не кто иная, как Королева Вакханок. Истощенная, бледная, с растрепанными волосами, с ввалившимися щеками, со впалыми глазами, одетая почти в лохмотья, веселая и блестящая героиня стольких безумных оргий казалась только тенью самой себя. Нищета и горе иссушили ее прелестное лицо.
Войдя в залу, Сефиза остановилась. Беспокойным мрачным взором она, казалось, старалась проникнуть в полумрак залы и найти того, кого искала... Вдруг девушка вздрогнула и громко вскрикнула... На другом конце стола при синеватом свете пунша она увидала Жака, бившегося в страшных конвульсиях на руках едва сдерживавшего его Морока и еще одного из пирующих. При этом зрелище Сефиза, повинуясь порыву страха и любви, поступила так, как делала часто в минуту радости и веселья: чтобы не терять времени на обход всего длинного стола, она ловким прыжком вскочила на него, быстро и легко пробежала среди бутылок и тарелок, не задевая их, и одним прыжком очутилась возле Голыша.
- Жак! - воскликнула она, не замечая Морока и бросаясь на шею своего возлюбленного. - Жак!.. ведь это я... Сефиза...
Этот дорогой, знакомый голос, этот раздирающий вопль, казалось, дошел до слуха Голыша. Он машинально повернул голову к Королеве Вакханок и, не открывая глаз, глубоко вздохнул. Вскоре его сведенные члены как будто отошли, легкая дрожь сменила конвульсии; через несколько секунд отяжелевшие веки поднялись, и он обвел вокруг себя блуждающим, потухшим взором.
Немые от изумления, свидетели этой сцены испытывали тревожное любопытство.
Сефиза, стоя на коленях возле своего возлюбленного, покрывала слезами и поцелуями его руки и, рыдая, повторяла:
- Жак... это я... Сефиза... я нашла тебя... я не виновата в том, что тебя покинула... Прости меня!
- Несчастная! - с гневом воскликнул Морок, испугавшись, что ее появление может помешать его пагубному плану. - Вы его, верно, убить хотите!.. в таком состоянии это потрясение будет роковым... Уйдите!
И он грубо схватил Сефизу за руку как раз в ту минуту, когда Жак, как будто очнувшись от тяжелого сна, начинал сознавать то, что происходило вокруг него.
- Вы... так это вы! - с изумлением воскликнула Сефиза, узнав Морока. Вы... разлучивший меня с Жаком!
Она замолкла, потому что мутный взор Голыша, остановившийся на ней, казалось, оживился.
- Сефиза!.. - прошептал он. - Это ты?
- Да, я... - отвечала она взволнованным голосом. - Я... я пришла... я расскажу тебе все...
Бедняжка не могла продолжать; она сжала руки, и по ее бледному, изменившемуся лицу, залитому слезами, видно было, как страшно поразили ее смертельно искаженные черты Жака.
Он понял причину ее молчания. Вглядываясь в свою очередь в страдальческое, исхудалое лицо Сефизы, он сказал:
- Бедная девочка... на твою долю пришлось верно тоже много горя... нищета... Я также не узнаю тебя... нет... не узнаю...
- Да, - отвечала Сефиза, - много горя... нищета и... хуже чем нищета... - прибавила она, содрогаясь, между тем как краска заливала ее бледное лицо.
- Хуже чем нищета? - проговорил Жак с удивлением.
- Но ты-то... ты... тоже страдал? - торопливо заговорила девушка, избегая отвечать на вопрос своего возлюбленного.
- Я... сейчас, я думал, что совсем покончил с собой... Ты меня позвала... и я ненадолго вернулся... да... ненадолго... Я знаю, вот то... что я чувствую здесь, - Жак схватился за грудь, - от этого пощады нет... Но все равно... теперь... я тебя видел... я могу умереть спокойно...
- Ты не умрешь, Жак... я теперь с тобою!
- Слушай, девочка... если бы у меня... там в желудке... был костер... из горящих углей, я не мог бы... страдать сильнее... Уж больше месяца... я горю... медленным огнем... Вот этот господин... - и головой он кивнул на Морока, - этот милый друг... очень старался раздувать это пламя... А впрочем... мне не жаль жизни... Я потерял привычку к труду, а приобрел привычку к пьянству... В конце концов... я сделался бы негодяем... Так уж лучше доставить удовольствие моему другу, который разжигает огонь в моей груди... После того, что я выпил... я уверен, что во мне все пылает, как... вот этот пунш...
- Ты сумасшедший и неблагодарный, - сказал Морок, пожимая плечами. - Ты протягивал стакан, а я наливал!.. Да полно... не раз еще вместе чокнемся и выпьем!..
Сефиза уже несколько минут не сводила глаз с Морока.
- Я повторяю, что ты давно раздуваешь огонь, на котором я сжег свою шкуру, - слабым голосом возразил Жак. - Не надо думать, что я умер от холеры... еще скажут, что я испугался своей роли. Я ведь тебя не упрекаю, мой нежный друг, - с усмешкой прибавил он. - Ты весело копал мне могилу... Правда... бывали минуты... когда, видя перед собою пропасть... я отступал... но ты, мой верный друг, ты толкал меня по наклонной плоскости и говорил: "Да иди же... шутник ты этакий... иди!", и я шел... и вот к чему пришел наконец...
При этих словах Голыш рассмеялся таким смехом, что его слушатели, взволнованные этой сценой, оцепенели от ужаса.
- Вот что, братец, - холодно заметил Морок. - Я тебе советовал бы послушаться меня и...
- Спасибо... я знаю, каковы твои советы... и вместо того, чтобы тебя слушать... я лучше поговорю с моей бедной Сефизой... Прежде чем отправиться к червям, я лучше... скажу ей, что у меня на сердце...
- Жак!.. молчи... ты не знаешь, какое страдание доставляешь мне... говорила Сефиза. - Уверяю тебя, что ты не умрешь...
- Ну, тогда, храбрая Сефиза... спасеньем я буду обязан только тебе... серьезным и прочувственным голосом, удивившим всех окружающих, сказал Жак. - Да... когда я пришел в себя и увидал тебя в такой нищенской одежде, мне стало вдруг так отрадно на душе, и знаешь почему?.. Потому что я сказал себе: бедная девушка!.. она мужественно сдержала слово... она предпочла труд, страдания и лишения - возможности получить от другого любовника все то, что ей нужно... все то, что давал ей я, пока был в силах... И эта мысль меня оживила и подкрепила... Мне нужно было это... необходимо... нужно... потому что я горел... я горю и теперь... - прибавил он, сжимая от боли кулаки. - Ну, наконец, настала минута счастья, мне это помогло... Спасибо, дорогая... мужественная Сефиза... Да, ты, добра и мужественна... и ты честно поступила... Видишь, я никого, кроме тебя, никогда не любил... И если среди всей этой грязи... этого отупляющего разврата... у меня являлась... светлая мысль... сожаление о том, что я не был хорошим человеком... эта мысль соединялась всегда с воспоминанием о тебе... Спасибо, моя верная подруга... - и Жак протянул Сефизе холодеющую руку, причем его сухие, воспаленные глаза подернулись слезою. - Спасибо... если я умру... я умру довольный... если останусь жив... я буду жить счастливый... Дай твою руку... храбрая Сефиза... ты поступила как честное, благородное создание...