Роза, откинувшись на спинку дивана, поникла головой на грудь, где скрещивалась черная креповая косынка. Свет из окна блестел на ее чистом и белом лбу, увенчанном двумя бандо густых каштановых волос. Глаза глядели пристально в одну точку, а слегка нахмуренные брови указывали на тяжелую озабоченность. Белые исхудалые руки лежали без движения на коленях, рядом с забытой вышивкой.

Бланш не сводила с сестры нежного, заботливого взора. Ее иголка была воткнута в канву, как будто Бланш еще продолжала вышивать.

- Сестра! - нежным голосом проговорила Бланш, у которой, казалось, навертывались на глаза слезы, - сестра... о чем ты думаешь? У тебя такой грустный вид!

- Я думаю о золотом городе наших мечтаний! - медленно и тихо произнесла Роза.

Бланш поняла горечь этих слов и, бросившись на шею сестре, залилась слезами.

Бедные девушки! Золотым городом представлялся в их мечтах Париж, где их ожидало свидание с отцом... Париж - город празднеств и радостей, а над ним сияющий, улыбающийся облик отца.

Но, увы! Золотой город явился для них городом слез, смерти и траура... Ужасный бич, поразивший их мать в Сибири, казалось, последовал за ними сюда, подобно мрачной, черной туче, закрывшей для них и нежную синеву неба и радостный блеск солнца.

Золотой город мечты! Он был также и городом, в котором отец однажды сказал бы, представляя им претендентов на их руку, таких же добрых и очаровательных, как они сами: "Они любят вас. Их душа достойна вашей. Пусть же каждая из вас получит брата, а я - сыновей". Какое восхитительное целомудренное смущение для сирот, в сердце которых, чистом, как кристалл, не отразился еще ничей образ, кроме небесного образа Габриеля, ангела-хранителя, как бы посланного им матерью для защиты!

Можно судить, как больно отозвались в душе Бланш слова сестры: "Я думаю о золотом городе наших мечтаний". В них выражалась вся горечь и печаль их теперешнего состояния.

- Как знать? - сказала Бланш, отирая слезы сестры. - Быть может, счастье придет позднее?

- Увы! Если даже, несмотря на присутствие отца, мы несчастливы... то будем ли мы когда-нибудь счастливее?

- Будем... когда соединимся с матерью! - сказала Бланш, взглянув на небо.

- Тогда... сестра... быть может, наш сон послужит нам предвестником... как тогда в Германии?..

- Разница только в том, что тогда Габриель спустился с неба к нам, а теперь он уводит нас с собой на небо... к нашей матери...

- И, может быть, этот сон сбудется, как и тот. Помнишь, нам снилось, что ангел Габриель нас защищает... и он спас нас во время кораблекрушения...

- А теперь мы видели, что он ведет нас на небо... отчего же не сбыться и этому сну?

- Но для этого нужно, чтобы наш Габриель также умер. Нет, этого не произойдет, будем молиться, чтобы этого не случилось...

- Да этого и не будет... ведь то был ангел... а Габриель только похож на него!..

- Сестра... а какой странный сон? И опять мы его видели вместе... и три раза подряд.

- Правда! Ангел Габриель склонился над нами, нежно и печально взглянул на нас и сказал: "Идите, сестры мои... идите... мать вас ждет... Бедные деточки... вы пришли так издалека... и промелькнете здесь на земле, невинные и кроткие, как две голубки, чтобы навеки успокоиться в материнском гнездышке".

- Да, таковы были слова архангела, - сказала задумчиво Бланш. - Мы никому не сделали зла, любили всех, кто любил нас... чего же нам бояться смерти?

- Поэтому, сестра, мы, улыбаясь, а не плача, последовали за ним, когда, взмахнув своими белыми прекрасными крылами, он увлек нас в синеву неба...

- В небеса, где ждала нас мать, простирая к нам руки... со слезами радости на лице...

- Знаешь, сестра, такие сны являются недаром... А потом, - прибавила она, многозначительно взглянув на сестру с горькой и полной взаимного понимания улыбкой, - что же... может быть, это положит конец страшному горю, причиной которого мы являемся... знаешь?

- Увы! Господи! Право, мы не виноваты: мы так его любим! Только мы так тихи и робки при нем, что он может подумать, будто мы его вовсе не любим!

Говоря это, Роза вынула из рабочего ящика свой платок, чтобы вытереть слезы. Из платка выпала бумажка, сложенная в виде письма.

Увидев ее, сестры затрепетали, прижались друг к другу, и Роза сказала дрожащим голосом:

- Снова такое же письмо!.. О, я боюсь! Оно, наверное, как и другие... конечно...

- Надо его поднять, чтобы его не увидали, - сказала Бланш, наклоняясь и быстро поднимая бумажку. - Иначе особы, интересующиеся нами, подвергнутся большой опасности.

- Но как сюда попало это письмо?

- Как и раньше попадали к нам такие письма, - всегда в отсутствие гувернантки.

- Это правда!.. К чему искать объяснения тайны? Все равно мы ничего не откроем!.. Ну, посмотрим, что здесь написано... может быть, на этот раз письмо будет приятнее для нас!..

И сестры прочитали следующее:

"Продолжайте обожать вашего отца, дорогие дети, потому что он очень несчастен, и вы невольно являетесь причиной его несчастия. Вы никогда не узнаете, какие страшные мучения заставляете его переносить своим присутствием. Но, увы, он - жертва отцовской любви. Его горе все увеличивается; не пытайтесь, главное, выказывать ему свою любовь: малейшая из ваших ласк для него является ударом кинжала, потому что в вас он видит невольную причину своих страданий.

Дорогие детки! Отчаиваться все-таки не надо, если вы будете иметь настолько власти над собой, чтобы не искушать отца излишней нежностью: будьте сдержаннее, и вы значительно облегчите его горе. Храните все это в тайне даже от вашего друга, доброго Дагобера, который вас так любит. Иначе и вы, и ваш отец, и Дагобер, и неизвестный вам друг, пишущий это письмо, мы все подвергнемся страшным опасностям, потому что у вас есть беспощадные враги.

Мужайтесь и надейтесь: быть может, недалек тот день, когда любовь к вам вашего отца освободятся от печали... и тогда какое счастье!.. И, может быть, это случится скоро...

Сожгите это письмо, как и другие".

Письмо было составлено так ловко, что, если бы даже попало в руки маршала и Дагобера, они могли бы принять его только за нескромность, странную, досадную, но почти извинительную, если судить по той манере, в которой оно было написано; словом, ничто не могло быть сделано с большим вероломством, если подумать о том жестоком внутреннем разладе, в котором находился маршал Симон, без конца боровшийся между сожалением вновь покинуть дочерей и стыдом пренебречь тем, в чем он видел свой священный долг. Эти дьявольские намеки пробудили нежность и душевную чуткость девушек, и они действительно вскоре заметили, что их присутствие доставляло отцу и радость и горе и что нередко, видя их, он чувствовал, что не в силах их покинуть, а сознание неисполненного долга затуманивало его лицо. Конечно, бедные девочки объясняли все это в том смысле, как им подсказывали анонимные письма. Они убедились, что в силу каких-то таинственных причин, которые они не могли узнать, их присутствие было тяжко для отца; отсюда - возрастающая печаль Розы и Бланш; отсюда боязнь и сдержанность, которые против их воли подавляли порыв дочерней нежности; отсюда и то, что маршал, обманутый внешней видимостью, принимал ее за холодность с их стороны. Это так больно отзывалось в его сердце, что честное, открытое лицо невольно выдавало горькую скорбь, и, чтобы скрыть навернувшиеся слезы, он поспешно уходил от дочерей, а пораженные сироты повторяли с тоской: