Роден прервал чтение и сказал д'Эгриньи:
- За этим следует ежегодный отчет о положении семьи, начиная с 1682 года до наших дней. Читать его излишне?
- Совершенно излишне, - отвечал аббат, - в этой заметке сказано все, что нужно. - Затем, после минутного размышления, он с гордым торжеством прибавил: - Как велико могущество ассоциации, опирающейся на традиции и вечность!.. Благодаря этой заметке, положенной в наш архив сто пятьдесят лет тому назад, за этой семьей из поколения в поколение зорко наблюдали... Орден не терял ее из виду; всюду следовал за нею, во все концы света, куда разметало ее изгнание... Наконец-то завтра мы получим должное... Несмотря на незначительность первоначальной суммы, теперь она достигла размеров королевского состояния... Да, нас ждет успех... все меры мною приняты... Одно только меня очень тревожит.
- Что именно? - спросил Роден.
- Я все думаю о пояснениях, которых мы не могли добиться от сторожа дома на улице св.Франциска. Пытались его допросить еще раз, как я приказал?
- Пытались...
- И что же?
- И на этот раз, как всегда, старый еврей непроницаем. Он, впрочем, совсем уже впал в детство, да и жена не лучше его.
- Когда я думаю о том, - продолжал д'Эгриньи, - что в течение ста пятидесяти лет, как замурован дом, охрана всегда поручалась семье Самюэль из рода в род, я не могу поверить, чтобы они не знали, кому поручены были деньги и у кого в руках теперь это колоссальное богатство.
- Но вы видели, - отвечал Роден, - из заметок ордена, что, несмотря на многократные попытки проникнуть в тайну, сообщить которую отец Бурдон не мог, сторожа-евреи оставались немы на этот счет. Отсюда нужно заключить, что они ничего не знают.
- А мне кажется это невозможным, так как прадед этих Самюэлей присутствовал при том, как замуровывали дом полтора века назад. Из записей ордена видно, что это был доверенный слуга господина де Реннепона. Исключено, чтобы он не знал очень многого, что должно храниться как предание в этой семье.
- Если бы мне позволено было сделать одно маленькое замечание... скромно сказал Роден.
- Говорите...
- Несколько лет тому назад... на исповеди получены сведения, что капитал существует и достиг громадной цифры?
- Ну да... Это и напомнило преподобному отцу-генералу все это дело...
- Известно также, что, по всей вероятности, никто из потомства Реннепона и понятия не имеет о громадной ценности этого наследства?
- Да, это так, - отвечал д'Эгриньи. - Лицо, подтвердившее этот факт священнику, достойно полного доверия... Недавно оно снова подтвердило свои слова, но... несмотря на все старания, отказало открыть, у кого теперь эти деньги; сказав только, что капитал безусловно в честных руках!
- Значит, самое главное известно! - сказал Роден.
- А кто знает, явится ли завтра этот обладатель денег, несмотря на всю его честность? Я невольно все сильнее и сильнее тревожусь, чем ближе решительная минута. Ах! - продолжал д'Эгриньи после минутного молчания, дело это огромной важности, выигрыш в случае успеха неисчислим!.. впрочем, что же... все, что для этого нужно было сделать... все сделано.
При этих словах д'Эгриньи взглянул на Родена, как бы ожидая подтверждения последних слов. Социус молчал.
Аббат с изумлением взглянул на него и спросил:
- Вы не согласны с этим? Разве можно было решиться на большее? Разве не дошли мы и так до крайних пределов допустимого?
Роден почтительно поклонился, но продолжал молчать.
- Если вы думаете, что что-нибудь упущено, - воскликнул маркиз с тревожным нетерпением, - то скажите... время еще не ушло!.. Еще раз спрашиваю: разве не все сделано, что следовало сделать? Все представители семейства Реннепонов удалены; Габриель явится завтра на улицу св.Франциска единственным представителем и, значит, единственным наследником всего громадного состояния. Так как после его отречения, по статутам ордена, он не может ничем владеть от своего лица, то орден является владельцем всего. Разве можно было устроить лучше? Говорите же откровенно!
- Я не имею права выражать свое мнение, - снова униженно кланяясь, отвечал Роден. - Успех или неуспех ответят за себя вашему преподобию.
Д'Эгриньи пожал плечами и пожалел, что обратился за советом к этой пишущей машине, служившей у него секретарем; по его мнению, у Родена были только три качества: память, скромность и точность.
11. ДУШИТЕЛЬ
После недолгого молчания аббат д'Эгриньи продолжал:
- Прочтите-ка мне сегодняшние донесения о месте нахождения всех обозначенных лиц.
- Вот вечерний отчет, его только что принесли.
- Посмотрим!
Роден начал читать:
"Жака Реннепона, по прозвищу Голыш, _видели_ в восемь часов вечера в долговой тюрьме".
- Ну, этот нас завтра не потревожит. Дальше.
"Настоятельница монастыря св.Марии, по совету княгини де Сен-Дизье, усилила надзор за девицами Симон. Они заперты с девяти часов вечера в кельях; вооруженные люди будут караулить всю ночь в саду".
- Благодаря таким предосторожностям с этой стороны бояться тоже нечего. Продолжайте.
"Доктор Балейнье, тоже по совету княгини, тщательно наблюдает за мадемуазель де Кардовилль. Без четверти девять ее дверь была заперта на засов и замок".
- Еще одной тревогой меньше...
- Что касается фабриканта, - продолжал Роден, - то сегодня утром я получил из Тулузы от де Брессака, его близкого друга, который весьма помог нам, удалив претендента отсюда, - записку, при которой находилось письмо господина Гарди к поверенному. Де Брессак решил не посылать письма по назначению, а прислал его нам, как доказательство успешности своих действий. Он надеется, что это ему зачтется, так как он обманывает своего лучшего друга, недостойно разыгрывая перед ним отвратительную комедию, чтобы угодить нам. Теперь этот господин не сомневается, что за отличную службу ему возвратят бумаги, поставившие его в полную от нас зависимость, потому что они могут погубить навек женщину, с которой его связывает преступная страсть... Он говорит, что должны же его пожалеть за страшный выбор, который ему пришлось делать между губительным бесчестием любимой женщины и отвратительной изменой лучшему другу.