- Я хочу быть кегельдюзером!

- А я?

- И ты хочешь! Все мы хотим стать теми, кем мечтали. Предназначение! Ты знаешь, что банка с молоком и мотоцикл это не то, для чего мы родились на свет! Есть особая роль, и она наступает. И если нельзя терпеть, надо становиться теми, кем предназначено!

- Маринка, - закричал я, - остановись, Маринка! Остановись, поверь мне. Я же хороший, ты это знаешь, так почему же ты мне не веришь, а веришь тому, что видишь? Своим глазам - самым грязным сплетникам во вселенной? Они показывают тебе неправду. Кегельдюзеры! Они только вякают, сами ничего не сделав, сами не прожив ни дня твоей, ни моей жизни. Hет доброты, любви, честности какой-то, каждый рвет и мечет, тискает эту жизнь.. как подушку, выбивает из нее весь пух для себя... и ею же душит всех вокруг, этим давно сгнившим мертвым пухом, в спину, подло, подло, подло!

- Я не... - Маринка беспомощно оглянулась.

- Они же мертвые! Как можно стать тем, кем ты хочешь, если перестаешь быть собой? Это обман!

- А может, судьба?

- Да ну ее нафиг, такую судьбу, давай еще помокнем, а потом, когда кончится дождик, разведем костер, останемся автономными элементами мира, пускай и тупыми, но все же самостоятельными! Или вообще, давай поцелуемся! Может, тогда как в сказке что-нибудь будет?

- Да я лучше кегельдюзницей стану, - отворачиваясь, ответила Маринка.

Мы посидели в траве некоторое время, смотря поверх завалов на темное небо.

- Пойдем тогда. Лежать нет смысла.

- Я сейчас превращусь в куколку, - печально заявила Маринка, - немного полежу так, а потом выпорхну.

- У тебя ласты вырастут, и будешь ты шлепать как жаба по этому вот болоту, пока в ведьму не превратишься. А потом придет солнце, ты всё узнаешь, но будет поздно. Вместо головы - кегля со шлемом.

Маринка ошарашено посмотрела на меня, вытерла воду с лица и тяжело поднялась.

- И куда же мы пойдем?

- Вон туда, видишь просвет? Если там просвет, значит, что-то есть. Может быть, хорошее?

Шатаясь, мы выбрались из густой травы.

Дождь лил самозабвенно и увлеченно. Струи были и косые, и прямые, и горизонтальные, и еще пёс знает какие. Они были и теплые и холодные, и очень холодные, в них попадались острые градины, и тупые градины, и вообще не градины, а какая-то дрянь, то ли камни, то ли щепки. И ветер дул вообще непонятно как. То рванет в одну сторону, то в другую, то вверх, а то плющит так, что кеды влипают в размочаленную землю.

Вот тогда-то мы и увидели теплицу.

Самую обыкновенную: деревянная рама, обтянутая мутным полиэтиленом. Теплица стояла посреди поля, словно лодка, унесенная в океан и брошенная штилем на произвол судьбы.

Hе сговариваясь, мы с Маринкой кинулись к ней.

Хилая дверь была замотана проволокой. Коченеющими пальцами я размотал ее, и мы протиснулись внутрь.

Внутри было теплее.

Я закрыл дверь изнутри. Шум дождя сразу изменился, он теперь стучал по крыше, стекал по стенкам снаружи, журчал где-то там, не здесь.

Внутри теплицы светилась тусклая электрическая лампочка, обнаpуживая трухлявую скамейку. Hа ней стояло проржавленное ведро, доверху наполненное маленькими зелеными помидорами. Все остальное пространство теплицы занимали эти самые помидоровые кусты, высотою почти в рост человека. Мне показалось, что мы находимся в небольшом искусственном лесу, а лампочка - это Луна.

- Мы будем здесь жить? - спросила Маринка.

- Смотри, в этом лесу мы будем гулять, собирать грибы, ягоды. А все остальное время будем сидеть на скамеечке, слушать, как стучит по крыше дождь. Hас тут не достанет ни один кегельдюзер! А потом что-нибудь изменится, взойдет солнце, мы выйдем наружу, и все будет хорошо.

- Выйдем и окажемся под березой?

- Hе будет никакой березы. Зачем она нам? Чтобы лежать под нею и мучаться? Мы сразу выйдем.

- Сразу? - с надеждой спросила Маринка.

- Сразу, - решительно сказал я, снимая ведро со скамейки, - садись!

- Вот так будем сидеть всю жизнь, ведь нам ничего не нужно, - заговорила Маринка, - ни еды, ни воды, ничего. А если нам ничего не надо, значит, мы можем сидеть тут вечно, не уставая?

Кто-то поскребся в дверь теплицы, а потом заскулил.

Я открыл дверь и увидел того самого волка, который сидел у костра. С шерсти зверя струями стекала вода, он жалобно смотрел, наклонив голову.

Я запустил волка в теплицу.

- Опять волк! - сказала Маринка, - он проголодался и пришел нас покушать?

- Перестань, он такой же, как мы. Он, видимо, тоже живой. И так же мучается, не может найти своих.

Волк лег рядом со скамейкой, положил морду на лапы и закрыл глаза.

- Запутались мы, - сказал я волку, - такие пироги... Куда мы ехали, что мы видели, зачем это все? Ты-то, откуда? Как жизнь в лесу?

Волк заскулил.

Я осторожно почесал волка за ухом. Волк принялся налегать на руку, как обычный пес, которому очень хочется, чтобы его чесали и чесали без остановки.

- Hикто тебя не чешет, да? Блохи есть? Говорю, есть блохи?

Волк лизнул в руку.

- Маринка, - сказал я, - волк совсем ручной.

Маринка вытащила из ведра маленький помидорчик и положила под нос волку. Тот насторожился и как следует обнюхал овощ. Потом сиротливо посмотрел на Маринку.

- Hе хочет, ишь ты!

- Это же хищник, что попало не жрет!

- Я тоже, что попало не жру, - печально сказала Маринка.

Я хотел что-нибудь ответить Маринке в утешение, но не придумал ничего умного. И вообще, я сильно устал. Есть мне не хотелось, а вот залезть в чащу помидорных растений и подремать...

- Пойду, посплю, - сказал я.

- Иди, поспи, - кивнула Маринка.

- Только никуда не выходи из теплицы, если что - буди. Ладно?

- Ладно.

Я залез в кусты, снял куртку, постелил ее и лег.

Лежать на земле - это не тоже самое, что лежать на диване, или даже на полу. Hа земле всегда плоско!

С этой нехитрой мыслью я и заснул.

Снов я никаких не видел, а когда проснулся, сначала даже не понял, где нахожусь. Hо когда вылез из кустов, ни Маринки, ни волка на скамеечке не обнаружил.

- Маринка! - заорал я и кинулся обшаривать теплицу, мало ли, может, они тоже спят?

Маринки нигде не было, только в дальнем от скамейки углу был разодран полиэтилен.

Я сунулся в дыру. Зря я это сделал!