"Оба монаха, перешедшие из еврейства в православие, были кантонистами (так назывались евреи, завербованные в отроческом возрасте на 25 лет на военную службу и обыкновенно терявшие всякую связь со своей прошлой жизнью* - они не имели образования). Из разговоров с этими монахами (87) я не мог сделать вывода, что они когда-либо читали еврейские книги и таким образом знакомились с еврейским ритуалом; они просто рассказывали о своих жизненных впечатлениях".
Это второе показание сводится к рассказам кантонистов, выкрестов-евреев, в свою очередь подслушавших народные сказки в армии и в разных других местах.
Вся ценность "объяснений" Амвросия состояла в том, что тело Андрюши было найдено в месте, где его непременно должны были найти, а книги, лежавшие возле его тела, неминуемо должны были быть использованы для его опознания.
Но "объяснение" это было о двух концах: если бы преступники хотели симулировать ритуальное убийство, то именно вот этот фольклорный сказ мог бы послужить руководством для неграмотных и полуграмотных людей.
Для своего эксперта - "звезды" - по религиозному вопросу, администрации пришлось удовлетвориться темным католическим священником; имя его было отец Юстин Пранайтис, и отыскивать его нужно было в таком отдаленном городе, как Ташкент.
Прошлое этого человека представляет некоторый интерес: в 1893 г., проживая в то время в Петербурге, он написал памфлет под заглавием: "Христиане и еврейский Талмуд" или же: "Тайное учение раввинов о христианстве". Этим памфлетом он хотел доказать, что в еврейской религии содержалось учение о ритуальном убийстве.
Памфлет в свое время привлек к себе очень мало внимания, он вызвал некоторое презрение, а затем был совершенно забыт.
По не вполне выясненным обстоятельствам (при попытке к вымогательству) у Пранайтиса возникли неприятности с полицией, вследствие чего он переселился в Ташкент, где и проживал до 1911 года. В феврале этого года он вернулся в Петербург, где он стал распространять свой памфлет на седьмом ежегодном собрании Дворянского Объединения.
На старости лет (ему уже было за шестьдесят) он снова стал мечтать об осуществлении своей мечты - еврейский вопрос снова стал в программе дня.
Дворянское Объединение было ничем иным, как (88) двойником Союза Русского Народа; среди мелкопоместных помещиков оно сделалось ведущей организацией по борьбе против улучшения правового положения евреев.
Главный их представитель и оратор, Марков 2-ой, член Государственной Думы, выразил их идеалы в одной из своих речей:
"Первым делом, сказал он, всех евреев надо загнать в черту оседлости; во-вторых, надо окончательно выгнать их из России; не должно быть евреев ни врачей, ни адвокатов, ни ремесленников; нельзя назначать их присяжными заседателями, и уж конечно их нельзя брать на государственную службу. Все это - минимальные требования, предлагаемые дворянством вниманию правительства".*
На одном заседании Думы Марков выразился еще гораздо сильней: "Мое мнение об еврейской расе всем известно: это преступная раса человеконенавистническая! Ввиду непреложности этого факта, все ограничения, примененные к ним в прошлом, должны оставаться в силе и в наше время. Права евреев были урезаны в прошлом не по злому умыслу других народов, включая и русский народ, а потому что все государства и народы должны были защищать свое благополучие, да и спасение души своей, против преступной еврейской расы.
Русский народ не в силах защищать себя от евреев их же методами. Сила евреев невероятна, почти сверхъестественна.
Я утверждаю, как я утверждал и в прошлом, касательно евреев, что подавление чуждой народности не идет в разрез с принципами мудрого государственного управления".**
Отец Пранайтис торжественно заявил, что, написав свой памфлет, он рисковал жизнью, так как евреи за это могли его убить и что он во второй раз рискнул жизнью, раздавая свой памфлет на собрании Дворянского Объединения.
Герой не сразу получил свою награду; почему-то Дворянское Объединение не провозгласило его божьим посланником для спасения России; памфлет не был перепечатан, а Пранайтис не достиг мученичества.
Ему снова пришлось вернуться в свою провинциальную столицу Туркестана, и только спустя год, кто-то из киевской администрации вспомнил об его брошюре, и только тогда его вызвали, чтобы поручить ему роль эксперта еврейской религии.
(89)
Глава седьмая
РАСТЕРЯННОСТЬ В КИЕВЕ
В сентябре 1911 года царь исполняя свое обещание, прибыл в Киев на открытие памятника своему деду Александру II-му (чье убийство тридцать лет тому назад наложило роковую печать на последующие два поколения Романовых).
Среди цветов и фейерверков, Чаплинский особенно счастлив был осведомить царя, что в деле Ющинского (фактически превратившегося в дело Бейлиса) достигнут был определенный успех. К этому времени, все вместе взятые улики сводились к свидетельствам фонарщиков и Волковны, указывавших на Бейлиса, как на убийцу.
Этот доклад царю был третьим по счету; первые два были сделаны министром Щегловитовым.
Трагический инцидент испортил все торжества: во время парадного спектакля в киевском городском театре, молодой еврей Дмитрий Богров застрелил председателя Совета министров, П. А. Столыпина. Не дело Бейлиса послужило причиной убийства (оно еще находилось в зачаточном состоянии и не привлекало внимания еврейской общественности), но убийство это было для Бейлиса чревато последствиями.
Было с ужасом отмечено, что ведь Богров мог также легко застрелить царя, как и Столыпина. Если царь-антисемит проявлял большой интерес к развитию судебного дела о ритуальном убийстве, этот интерес должен был превратиться в нечто похожее на манию после убийства председателя Совета Министров, да еще в присутствии царя; и маниакальными должны были стать соображения Чаплинского, Щегловитова и их сообщников.
(90) Несмотря на консервативные, граничившие с реакцией взгляды Столыпина, крайне правые группы ненавидели его почти так же, как либералы и левые, и к тому же он был в немилости у самого царя по подозрению в либеральном уклоне, уже не говоря о прирожденной антипатии Николая к талантливым людям - но все это не помешало крайне правым элементам свирепствовать по адресу террориста-еврея, а заодно и скопом против всего еврейства.
В общем, инцидент этот явился добрым предзнаменованием для конспираторов; благоприятная атмосфера для судебного следствия была заново создана явно усилившимся покровительством царя антисемитским элементам.
К концу ноября Чаплинский отметил свою новую победу - он послал министру юстиции Щегловитову показание шпиона-арестанта Казаченко, которого жандармский подполковник Иванов посадил в камеру к Бейлису (с теми результатами, о которых мы выше рассказали). Щегловитов, в свою очередь, имел возможность доложить Николаю о поступивших к нему "прямых указаниях" на факт, что еврей Мендель Бейлис был одним из соучастников преступления.*
Киевские конспираторы теперь считали, что правительство в Петербурге достаточно скомпрометировано и кое-кто из заговорщиков начал безбоязненно высказывать свои до сих пор скрытые опасения.
Полковник Шредель, начальник киевского губернского жандармского управления и непосредственный начальник подполковника Иванова, излил свою душу в письме к директору департамента полиции в Санкт-Петербурге; письмо было помечено "лично, секретно, вручить в собственные руки".** Вот его текст: "...Суд, вероятно, состоится в апреле или мае сего года, и продолжится приблизительно 10 дней; в настоящее время дальнейшее расследование по делу об убийстве Андрея Ющинского производится моим помощником подполковником Павлом Ивановым. Это расследование главным образом вращается вокруг Веры Владимировны Чеберяк и вокруг профессиональных преступников тесно с ней связанных; эти последние: (тут следуют семь имен, среди которых имена "тройки", Ивана Латышева, Петра Сингаевского и Бориса Рудзинского)".