Вот более ранняя фотография Доры, лет в девять-десять. Я бы сказал, что она стоит на крыше, точнехонько в луче света, а вокруг - тень. Она в халатике, в белых носочках, подбоченилась левой рукой, а правую ногу поставила на бетонную закраину, кажется, большой клетки или вольера, но в тени не видно, что там за животные или птицы. Тени и пятна света - это летний день.

Было еще много летних дней в квартале Клиньянкур. Родители водили Дору в кино, на бульвар Орнано, 43. Недалеко, только улицу перейти. Или, может быть, она ходила туда одна? Родственница говорила, что с малых лет Дора была строптивой, самостоятельной, гуляла, где ей вздумается. В гостиничном номере было тесновато для троих.

Малышкой она, должно быть, играла в сквере Клиньянкур. Иногда квартал напоминал деревенскую улицу. Вечерами соседи выносили стулья на тротуар, сидели и болтали. Вместе шли выпить лимонаду на террасе кафе. Иногда мимо проходили то ли пастухи, то ли торговцы с ярмарки, с козочками, предлагали молоко, большой стакан за десять су. Выпьешь - и вокруг рта белые усы от пены.

У заставы Клиньянкур стоял домик со шлагбаумом, здесь брали пошлину за въезд. А левее, между жилыми кварталами бульвара Нея и Блошиным рынком, раскинулся целый городок из лачуг, сараев, низеньких домишек под акациями все их потом снесли. Этот пустырь поразил меня лет в четырнадцать. Мне кажется теперь, что я узнал его на двух-трех снимках, сделанных зимой: что-то вроде эспланады, видно, как по ней проезжает автобус. Стоит грузовик, кажется, будто он застрял здесь навсегда. Снежное поле, на его краю кого-то ждут фургончик и черная лошадь. А вдалеке, будто окутанные туманом, высятся дома.

Я помню, что эту пустоту ощутил тогда впервые - пустоту от того, что все разрушено, снесено, стерто с лица земли. Я еще не знал о существовании Доры Брюдер. Может быть - я даже уверен, - она гуляла там, на этой окраине, которая напоминает мне о тайных любовных свиданиях, о немудреных и навсегда потерянных радостях. Здесь еще веяло деревней, улицы назывались Колодезная аллея, аллея Метро, Тополиная аллея, Собачий тупик.

9 мая 1940-го, в четырнадцать лет, Дору Брюдер отдали в интернат "Святое Сердце Марии", церковное благотворительное учреждение под руководством сестер-монахинь Христианской миссии Милосердия, на улице Пикпюс, 60 - 62, в XII округе.

В архиве интерната записано следующее:

"Фамилия, имя: Брюдер, Дора.

Дата и место рождения: 25 февраля 1926, Париж, XII округ, от отца Эрнеста и матери Сесиль Бюрдеи.

Семейное положение: законный ребенок.

Дата и условия зачисления: 9 мая 1940.

Полный пансион.

Дата и причина отчисления:

14 декабря 1941. Вследствие самовольного ухода".

Что заставило родителей отдать ее в этот интернат? Наверно, им все труднее было жить втроем в гостиничном номере на бульваре Орнано. Еще мне думается, не грозило ли Эрнесту и Сесиль Брюдер интернирование как "выходцам из рейха" и "экс-австрийцам"? Австрия с 1938 года перестала существовать и была теперь частью "рейха".

Осенью 1939 года выходцев из "рейха" и экс-австрийцев мужского пола вызвали на "сборные пункты". Их разделили на две категории: благонадежные и неблагонадежные. Благонадежных собрали на стадионе Ив-де-Мануар в Коломбе. Позже, в декабре, их приравняли к так называемым "лицам иностранного происхождения, подлежащим трудовой повинности". Может, Эрнест Брюдер входил в число этих лиц?

13 мая 1940-го, через четыре дня после зачисления Доры в пансион "Святое Сердце Марии", настал черед женщин из "рейха" и экс-Австрии; их вызвали повестками на Зимний велодром и продержали там тринадцать дней. Затем, по приближении немецких войск, их отправили в Нижние Пиренеи, в лагерь Гюр. Может, Сесиль Брюдер тоже получила повестку?

Вот так, вас классифицируют, подводят под какие-то непонятные категории, о которых вы и слыхом не слыхали, и странные эти ярлыки не имеют ничего общего с тем, кто вы есть на самом деле. Вас вызывают повестками. Интернируют. А вам остается только ломать голову за что.

Хотелось бы еще знать, каким образом Сесиль и Эрнест Брюдер узнали о существовании пансиона "Святое Сердце Марии". Кто посоветовал им отдать туда Дору?

Я думаю, Дора в четырнадцать лет уже была чересчур самостоятельной и ее строптивый нрав, о котором говорила мне родственница, наверняка давал себя знать. Родители решили, что ей необходима дисциплина. Почему-то евреи выбрали для этого христианскую школу. Но придерживались ли они своей веры? Да и был ли у них выбор? В "Святом Сердце Марии" учились девочки скромного происхождения; в биографии настоятельницы пансиона того времени, когда Дора была туда зачислена, можно прочесть: "Дети, лишенные родителей или из неблагополучных семей, те, кому Христос всегда отдавал предпочтение". А вот еще, из брошюры, посвященной сестрам Христианской миссии Милосердия: "Благотворительный фонд "Святое Сердце Марии" был создан для оказания всесторонней помощи девочкам и девушкам из малоимущих семей столицы".

Наверняка там учили не только домоводству и рукоделию. Сестры Христианской миссии Милосердия, находящейся под патронажем старинного аббатства в Сен-Совер-ле-Виконт, в Нормандии, открыли пансион "Святое Сердце Марии" на улице Пикпюс в 1852 году, и уже тогда это был интернат профессионального обучения, рассчитанный на пятьсот девушек, со штатом из семидесяти пяти монахинь.

Когда Франция потерпела окончательное поражение в июне 1940 года, монахини с ученицами бежали из Парижа в департамент Мэн-и-Луара. Наверно, и Дора поехала с ними в одном из последних переполненных поездов, в которые еще можно было сесть на вокзале Орсе или Аустерлицком. Вместе с нескончаемой колонной, беженцев они продвигались на юг по дорогам, ведущим к Луаре.

Июль, возвращение в Париж. Жизнь в интернате. Я не знаю, какую форму носили ученицы. Не те ли самые одежки, что были указаны в объявлении о розыске Доры в декабре 1941-го: бордовый свитер, темно-синяя юбка, коричневые спортивные ботинки? А сверху, может, халат? Я примерно представляю себе расписание дня. Подъем в шесть. Часовня. Класс. Столовая. Класс.