По мере того как лица покойных предков выцветали на фотографиях, их место в детских душах занимала Америка. Да и как могло быть иначе? Кто мог этому противостоять? Убийства представителей клана Кеннеди - совершенные, как верил Лев, толпой; марши борцов за гражданские права, война во Вьетнаме, все эти искалеченные жизни; космические полеты... Казалось, что все важные события в мире в тот период либо происходили в самой Америке, либо были с ней связаны. Если что-то не случалось здесь, оно имело шанс не случиться вовсе.

К сожалению, два десятилетия Адиных воспоминаний были вынесены ею из другой страны, страны с другими домами и другими людьми, бывшими когда-то такими же реальными, как те, что окружали ее теперь; те лица накладывались на лица, которые она видела на улицах, и ей нередко приходилось одергивать себя, чтобы не помахать рукой человеку, который казался ей знакомым, бывшему однокласснику или некогда жившему за углом троюродному брату, в которого она была страстно влюблена и который, вполне вероятно, все еще живет там же, в городе на другом конце света, где жизнь продолжается без нее и где, возможно, в этот самый миг кто-нибудь, кого она знавала, когда он бегал в коротких штанишках, думает о ней.

Когда Лев - впервые в жизни - не вернулся домой, Ада не спала всю ночь, бегала по квартире и беспрерывно курила. Утром, отправив детей в школу, она спустилась этажом ниже и рассказала о своих тревогах миссис Флорентино - у Ады было предчувствие, что Льва сбил зеленый грузовик, развозивший газеты; болезнь исчезновения, вертелось у нее в голове. Миссис Флорентино немедленно позвонила в полицию, но там не было зарегистрировано никаких несчастных случаев. В конце концов Ада отправилась на фабрику, где ей сообщили, что Лев, уходя накануне с работы, был жив и здоров и что сегодня он должен прийти только к полудню - он попросился во вторую смену до конца этой недели.

Ада вернулась домой и стала ждать. Чтобы отвлечься, пекла пироги. Вернувшись из школы, сыновья застали ее на кухне, взмыленной, с платком, по-бабьи завязанным на голове, повсюду стояли пепельницы, набитые окурками. Мальчики спросили, когда придет отец. Ада проигнорировала вопрос, продолжая стряпать. К шести часам, обезумев от тревоги, она послала Пола на фабрику. Тот вернулся со смущенным видом: ему сказали, что отец там, но не желает его видеть.

Это могло означать только одно. Ошеломленная, Ада начала рассеянно напевать обрывки каких-то полузабытых песен. Нужно сохранять лицо. Дыши глубже. Пол, стараясь справиться с охватившей его паникой, попытался успокоить мать, но та оттолкнула его и велела мальчикам отправляться к себе.

- Принимайтесь за уроки, - сказала она и пошла к миссис Флорентино, чтобы поделиться своими подозрениями. Там нервы у нее наконец сдали, и она разрыдалась. Кто бы мог поверить, что муж бросит их после всего, что было пережито вместе?

- Почему вы думаете, что он вас бросил? Откуда вы можете это знать? благоразумно возразила Беатрис.

- Просто знаю, просто знаю, - дважды выкрикнула Ада. - Он мужчина, а все мужчины бесчувственны.

В конце концов миссис Флорентино уговорила ее выпить немного виски, и Ада успокоилась. К вечеру она даже часок вздремнула. Утром, разбудив сыновей и не отвечая на вопросы, отправила их в школу, а сама решила встретиться со Львом лицом к лицу. Она не стала дожидаться возвращения мальчиков, облачилась в свое воскресное платье, надушилась, накрасила губы и потащилась на фабрику. Стоял холодный октябрьский день; дренажные трубы были забиты опавшими листьями. Осеннее солнце заливало улицы оранжевым светом. Ада вспомнила, как она раньше любила осень, и поплотнее запахнула пальто от ветра.

Он шел рядом с молодой широкоплечей женщиной в черных замшевых туфлях, с ярко накрашенными губами. Совсем не то, чего ожидала Ада. Увидев жену, он остановился и, не сводя с нее глаз, что-то сказал своей спутнице. Та сразу же повернулась и заспешила прочь. Он направился к Аде один. На нем были тот же шоколадного цвета пиджак и неизменная кепка, в которых он вышел из дома два дня назад, рубашка, ею собственноручно выстиранная и выглаженная. Когда он приблизился, она заметила, что лицо у него каменное и взгляд непроницаем.

Она гневно сверкнула глазами, надеясь, что ее гнев заденет его своим огненным хвостом, повергнет наземь, но он лишь смотрел на нее, не произнося ни слова, потом его губы растянулись в натужной улыбке.

И вдруг весь ее гнев испарился. Тело содрогнулось от рыданий, и она кинулась ему на грудь. Он подождал, пока она выплачется. Когда она снова взглянула на него, лицо его немного смягчилось, у нее затеплилась надежда.

- Пойдем домой, - сказала она.

Он покачал головой. Она опять разозлилась, в ее зеленых очах полыхнул всепожирающий огонь.

- Кто заботился о тебе все эти годы? Удерживал от глупостей, нянчился с тобой? Кто родил тебе детей? Как ты можешь?! - закричала она.

- Ада, кругом люди, - попытался он образумить ее.

Несколько его товарищей по работе остановились неподалеку, наблюдая за разыгрывавшейся драмой. Аде было наплевать на это. Она ощущала внутри себя великий тектонический сдвиг, крушение основ. Как мог человек, служивший ей опорой и защитой, вдруг стать врагом? В ее голове теснились темные мысли. Ей хотелось растерзать мужа, вырвать его сердце и раздавить в кулаке. Что она будет теперь делать?

Дух Нины тихо напевал ей в ухо. Она узнала любимую песню матери о сверчках у медленно текущей реки, и песня придала ей сил: значит, дух сестры по-прежнему с ней. Нина нашептывала, что все пройдет, что Бог ее не оставит, даже если ей кажется, что он от нее отвернулся.

Наконец Лев высвободился из объятий жены, заглянул в ее покрасневшие глаза, и его собственный взгляд заволокло туманом. На долю секунды к Аде вернулась надежда, что сейчас он передумает, что-нибудь скажет и все вернется на свои места. Но он просто отступил на шаг и обошел ее. Годы неразрывной связи и уверенности друг в друге, любви и товарищества обратились в прах.

Последовавшие дни стали худшими ее жизни. Это предательство не могло сравниться даже с горем утраты родителей. День за днем Ада ждала, что Лев опомнится и вернется к ним. Конечно же, это безумие было всего лишь ядовитым облаком, которое временно накрыло его сердце, и солнце памяти снова проглянет сквозь отравленный туман.