Кстати, насчет "несвоевременности". Теперь я соображаю, что Вы, кажется, были несколько удивлены моим молчанием относительно "перемены в Вашей судьбе". Отвечу на Ваше недоумение (вероятно, только предполагаемое моей мнительностью) переводом текста из Книги: "...И услышали три друга Иова о всех этих несчастиях, случившихся с ним, и пошли каждый из своего места... и сошлись вместе, чтобы пойти выразить ему свое сочувствие и утешить его. И еще издали подняли они глаза свои, но не узнали его; тогда они возвысили голос и заплакали, и разорвали одежды свои, и бросили кверху пыль над своими головами. И они сидели около него на земле семь дней и семь ночей, но ни один не сказал еми ни слова, потому - они видели, что скорбь его была очень велика" (Иов 2, 11-13). От себя прибавлю еще два слова: "ибо они любили его" {66}. И когда один из этих друзей, поощренный жалобой Иова, начал ("Если я скажу тебе слово, я, может быть, сделаю тебе больно, - но кто может
Перехожу теперь к изложению просьбы, повергающей меня в беспредельное море смущения. Вчера я получил письмо от матушки, заклинающей меня прислать ей денег. А я могу получить их только между 15 и 17 мая (моя ближайшая получка от Н. П. Лихачева за часть составляемого мною каталога его клинописных документов). Если Вы до 17-го (лучше возьму эту дату, 15-го может что-нибудь задержать получку) не уезжаете, если, далее. Вас это не затрудняет и если, наконец. Вы успеете (я должен во всяком случае ехать завтра в Петергоф с поездом 12.40, выхожу из коллегии в 12), Вы, может быть, могли бы снабдить меня до 15-16-17 мая 75 или (что даже лучше) 55 рублями (остальные 20 я, как это ни претит моей душе, попробую взыскать с одного из моих должников, недавно разбогатевшего).
Кстати о деньгах. Ради Бога скажите мне правду, не понадобятся ли Вам те 200 рублей? Раз я в Петербурге, я могу вернуть Вам их 17-го же мая, или вообще когда Вам угодно; в Крыму же, хотя я вообще не собираюсь откладывать погашение этою долга до осени, мне будет несравненно труднее сделать это; я совершенно не знаю, когда моим патронам будет благоугодно уплатить мне мною заработанное, в июне, в июле, в августе? Право, скажите по совести!
Ваш Вл. Шилейко.
10 мая 1918. {67}
Завершим предисловие беглым обзором дальнейших отношений В. К. Шилейко с друзьями.
В конце 1917 или в начале 1918 года В. К. Шилейко добился взаимности у Ахматовой: когда Гумилев вернулся в Петроград (апрель 1918), Ахматова чуть ли не в первом разговоре просила его о разводе {68}. В том же 1918-м Ахматова и Шилейко зарегистрировали брак, но вместе прожили недолго {69}. Тем не менее и позднее их отношения оставались не только близко-дружескими, но и в какой-то степени определялись узами брака. "Жила на иждивении Вольдемара Казимировича Шилейко", - сообщила Ахматова Лукницкому в ответ на вопрос о своем материальном положении {70}.
В 1926 году Шилейко, получив у Ахматовой развод, женился (третьим браком) на Вере Константиновне Андреевой (искусствовед, работала вместе с Шилейко в ГМИИ). В 1927 году у них родился сын, и приблизительно с этого времени В. К. Шилейко жил в основном в Москве.
С Гумилевым Шилейко поддерживал тесные дружеские связи вплоть до его гибели. Уход Ахматовой к Шилейко на их отношения не повлиял: в те же месяцы шла работа над изданием "Гильгамеша", обширное введение Шилейко к которому датировано в книге 17 июля 1918 года, а вскоре, по воспоминаниям Шилейко, "Николай Степанович потащил меня во "Всемирную литературу" и там очень долго патернировал меня. Я около года считался его человеком" {71}.
Отношения Шилейко с Лозинским, по воспоминаниям Ахматовой, осложнились в 1918 году: "Когда Шилейко женился на мне, он почти перестал из-за своей сатанинской ревности видеться с Лозинским. М. Л. не объяснялся с ним и только грустно сказал мне: "Он изгнал меня из своего сердца"" {72}. Позднее отношения были восстановлены. Свидетельством этому - еще одно шуточное послание Лозинского:
Дорогой и досточтимым друг.
Едучи из Крыма в Петербург
И блюдя обычаи друзей,
Я пошел искать тебя в Музей,
Но нашел лишь память о былом.
Хладный ионический облом*
Да в подвале - радость для очей
Молчаливый митинг Ильичей {73}.
Оказалось, вы по четвергам
Никаким не молитесь богам.
Что же делать? Очень жаль. Пиши,
Досточтимый свет моей души.
* копию
М.Л.
СПб. 9.Х.1927.
После смерти В. К. Шилейко М. Л. Лозинский поддерживал переписку и живую связь с его женой и сыном Алешей, о чем свидетельствуют ответные письма В. К. Андреевой-Шилейко, сохранившиеся в архиве Лозинского. Сын был гостем в семье Лозинских в первый послевоенный год; 6 ноября 1946 года Вера Константиновна писала: "Начиная с июля месяца, после возвращения Алеши с женой из Ленинграда, я непрерывно стремилась Вам написать и поблагодарить Вас от души за любезный прием, им оказанный Ему очень понравился Ленинград. Но ведь и естественно, что "туда его влечет неведомая сила". Владимир Казимирович очень не любил Москвы..."
Мандельштам, к которому в 1914 году Шилейко обратил стихотворение "Смущенно думаю о нем...", в середине 1920-х нередко встречался с Шилейко у Ахматовой, о чем известно из дневника Лукницкого. Эпистолярный материал дает краткие, но интересные показания о настроениях обоих в середине 1920-х годов. "...Принял Шилейкино приглашенье пить портер в пивной и слушал мудрые его речи Я живучий, говорил я, а он сказал: да, на свою беду..." - писал Мандельштам жене 17 февраля 1926 года; встречное свидетельство - в письме Шилейко к В. К. Андреевой-Шилейко 16 марта 1928 года из семейного архива: "Вчера днем меня на улице окликнул Мандельштам, куда-то спешивший на извозчике. Так странно было с ним беседовать,- как будто мы на асфоделевых лугах сошлись. Viximus, floruimus! {74} Он еще больше меня приклонился долу, и говорили-то мы о мертвецах". В какой-то неясной ассоциативной связи Мандельштам вспомнил Шилейко во время работы над стихотворением "Внутри горы бездействует кумир..." (1937) {75}.
Возвращаясь к 1910-м годам, времени первого Цеха поэтов и акмеизма, нужно вспомнить сказанное Мандельштамом: "Шилейко для нас был той же бездной, какой для символистов(?) был Хлебников" {76}.