- И ничего у нас после этого с ним не склеилось! Богдан ходил, конечно. Гордый был! Сам себе доказывал, что не боится. Коляня вокруг него и так вился, и эдак. Только все равно - ничего у нас с Богданом не склеилось! А и чего могло быть? Мне - семнадцать, ему - пятнадцать. И семьи, можно сказать, разные. Воспитание. Красота красотою, а воспитание! - и алкоголичка значительно подняла указательный палец. - Потом родители увезли его куда-то. На лето!

Первая любовь допила пиво и добавила, следуя своей логике:

- Я всегда знала, что его убьют!

- Кого? - испуганно спросила Алина. - Богдана?

- Коляню, Коляню! - усмехнулась первая любовь. - Богдан - непотопляемый. Заговоренный, - и отхлебнула из другой кружки. - Даже странно, что так поздно убили! Нарывался! Наглый был чересчур!

- Так вы, выходит, сейчас совсем одна? - Алина никак понять не могла, жалко ей эту несчастную или не жалко.

- А я и всегда совсем одна была, - равнодушно сообщила несчастная. Ну, подкинет он мне тыщу. Ну, прогуляем ее!

- А кто убил, не догадываетесь?

- Я? - изумилась алкоголичка и ткнула себя в грудь. - Догадываюсь? после чего пьяно, истерично, надолго расхохоталась. - Да если б всех, кто Коляню с удовольствием убил бы, собрать - они в эту ресторацию не вместились бы!

- А, может, этот? - с нелогичной надеждой спросила Алина. - Ну, который! Ты же, который, говорит, сам сказал! А?

- Этот? - снова расхохоталась женщина. - А чего? Может, и этот! Только навряд. Его и самого уже давно в живых нету! - хохотала, хохотала, хохотала!

(Алина, впрочем, еще прежде чем спрашивала, прекрасно понимала, что не этот).

Хохот первой любви перешел в истерику, в припадок. Алина тронула женщину за плечо, та не отреагировала, и Алина поняла, что, кажется, не жалко. Ей самой даже как-то грустно стало от того, что не жалко, но поделать она не могла ничего, разве что перед самой собою притвориться Алина и притворилась.

- Я пойду, ладно? - спросила виновато, робко и, не дожидаясь окончания истерики первой любви, со всех ног побежала из гадючника - мимо каких-то облупленных железобетонных заборов, мимо железнодорожной насыпи, мимо, мимо, мимо!

Впрыгнула в "Оку". Спрятала лицо в ладони рук, опертых о колени.

!Юная красавица склонилась над недвижимым Мазепою: жив ли?

!Молоденький парнишечка глядел на расходившегося Коляню не с укором даже - с изумлением: ты же сам, понял, сказал!

!сам сказал!

!сам!

"Нет! - встряхнулась Алина, включила мотор. - Не такой Мазепа человек, чтоб таиться, чтоб двадцать лет выжидать!"

Тронулась, миновала два светофора и, остановившись у третьего, сама себе возразила:

"Но что-то в этом все равно есть!"

18. ШУХРАТ ИБРАГИМОВИЧ ВЫХОДИТ ИЗ-ЗА ПОРТЬЕРЫ

Автор вполне готов предположить, что Алина, увлеченная одновременно своей любовью и своим расследованием, не умея отдать предпочтение ни тому, ни другому, причем, следует заметить, один предмет с другим входил понемногу во все более острый конфликт, подобный тем, что разрабатывали французские экзистенциалисты семнадцатого века: Корнель и Расин, - автор готов предположить, что Алина и думать забыла про полковника в белом, и запустившего - в соавторстве с судьбою - в ход всю эту историю (сам автор, во всяком случае, практически забыл) - полковник же в белом про Алину помнил всегда, а в один прекрасный день прямо-таки пригласил ее в свой обширный комфортабельный кабинет.

- Черная неблагодарность, Алина Евгеньевна, черная неблагодарность, начал, едва Алина появилась в дверях. - Я предоставил вам столь уникальную для журналиста возможность, а вы только пару раз ко мне и заглянули. И то все как-то в суете, в суете, за разрешениями, за позволениями. Да что вы по стойке смирно-то стоите? Присаживайтесь, присаживайтесь! Помните, как вольно вы себя вели, когда впервые оказались в этом кабинете? М-да-а! удивительный все-таки феномен - советский человек. Даже такой сравнительно независимый, как вы. Вроде бы и не служите у меня, такая же вроде свободная, как и раньше. А вот походили к нам месячишко-другой - и пожалуйте: по стойке смирно! Шучу, шучу! Не делайте губку! Хотя, как известно, во всякой шутке, ха-ха, есть доля шутки. Ну, как продвигается сбор материала?

Вошла секретарша с подносиком.

- Знаете, Алина Евгеньевна, вы когда еще в первый раз должны были сюда прийти, послал ее, - кивнул белый полковник в секретаршину сторону, за пирожными. До сих пор искала.

Секретарша закраснелась и бросила злой взгляд исподлобья.

- Ну так что, понравился вам наш герой? Или как он теперь? - ваш герой? - продолжил полковник, когда секретарша вышла. - Профессионализм! чутье! интуиция! - это все вы, разумеется, ухватили с полвзгляда.

Алина потупилась.

- Позволю себе особо обратить ваше внимание на такие качества капитана Мазепы, как нравственная чистота, неподкупность, бескомпромиссность в борьбе с преступностью, - пел полковник.

"И далась ему эта нравственная чистота!" - молчала Алина.

- А то, видите ли, все у нас в прессе: сращивание правоохранительных органов с мафиозными структурами! коррупция! А я вот вам - на живом примере!

Полковник сделал значительную паузу. Алина подняла глаза, но, наткнувшись на твердый, немигающий взгляд, тут же снова и опустила.

- Вы, кажется, хотели что-то сказать? Вам показалось, что в реальном облике капитана нечто не соответствует набросанному мною несколькими штрихами идеальному портрету советского милиционера? Или нет? Все соответствует? Верю-верю. Ваша профессиональная наблюдательность не пропустила б ни одной подозрительной детальки. А ваша безупречная честность не позволила бы их скрыть, несмотря даже на личную симпатию или, возможно, и более глубокое чувство. Да вы пирожные-то ешьте. А то Валечка обидится: два месяца бегала, доставала!

Алина через силу откусила маленький кусочек.

- Ладно, вижу, что не расположены к разговору. От важного, должно быть, оторвал. Свободны, свободны. Если что вдруг - обращайтесь в любое время. Хоть ночью, хоть прямо домой, - и полковник протянул карточку с телефоном.

Алина встала и, так слова и не сказав и не прожевав угощения, вышла из кабинета.