Я поднялся и устремился вперед. Лестница была длинной, но пологой. Ступеньки, покрытые слоем пластика и пылью, легко пружинили под ногами. Льющийся из подвешенных под сводом плафонов свет окрашивал их мертвенным оттенком. Когда я очутился наверху, сердце стучало несколько быстрее, чем надо бы, однако дыхание было ровным. Все же я неплохо подготовился.

Прислонившись к прохладной стене, я дал себе маленькую передышку и стал изучать схему второго уровня. Количество переходов, как и предупреждал Версус, сократилось. Теперь их было одиннадцать, а значит, возникал реальный шанс столкнуться с кем-нибудь из противников. Впрочем, он был весьма и весьма невелик. Зажав карту в руке, я двинулся в путь. Замелькали бесконечные анфилады помещений. Я бежал неспешной трусцой, настороженно прислушиваясь. Но мой слух не мог различить ни единого звука, за исключением тех, что исходили от меня самого. Абсолютная тишина, нарушаемая лишь дыханием и едва различимым поскрипыванием подошв. Тишина.

Я невольно размышлял о тишине. Она преследовала меня вот уже десять лет. Зыбкая плотная тягучая. Тишина — существо столь значимое и выразительное, что, обладай я даром сочинительства, я посвятил бы ей целую книгу. Тишина — она вовсе не однообразна, как обычно полагают, она бесконечно разная. Та, что окружает крадущегося по лесу человека, одна. Она напоминает паузу перед выдохом, медленную и затаенную. Она заключена в остекленело застывших ветвях деревьев и настороженно вздернутых тычинках цветов. Такая тишина быстро проходит и взрывается свежестью, ветерком, а то и грозой, сбрасывающей покров таинственности с волшебного леса. Совсем иная — тишина подземелья. Она плотная и настороженная. Она давит и порождает неясные видения. Подземную тишину олицетворяют серый и черный спелеологи, первый из них заманивает тебя в глубь пещеры, а второй сталкивает ногой в чернеющий провал. Это очень неприятная тишина, наполненная ожиданием падающей капли, что образует сталагмиты. В ней есть нечто от безмолвия Космоса, но лишь нечто, ибо Космос вовсе не безмолвен. Он наполнен пением звезд, шмелиным жужжанием метеоритных потоков, загадочным шепотом черных дыр и грохочущими взрывами сверхновых. Тишина Космоса мнимая, ее не существует. Тишина же подземелий скорей подобна вечности, разбитой на крохотные мгновения, именуемые жизнью. Сталкиваясь с нею, начинаешь сознавать, сколь ничтожна жизнь в сравнении с вечностью и сколь она величественна. Мне приходилось внимать и тишине третьего сорта, приходящей ночью, когда все засыпает. Все, но не ты — к тебе вместо сна приходит тишина, песчаным оползнем давящая на сознание. Зыбучий песок, крохотные песчинки, щедро смазанные смертью. Она приходит медленно, неотвратимо. Хочется крикнуть и кажется, что твой крик будет беззвучным. Вопль выброшенной на берег рыбы, беспомощно хватающей осклизлым ртом воздух. Это страшная тишина. Она порабощает сознание и заставляет кровь молоточками биться в висках. Дробно-гулкие молоточки, словно звуки колокола, медный язык которого обмотан войлоком. Такая тишина заставляет мозг коллапсировать, наливает его сверхъестественной, запредельной мыслью. Порой она порабощает сознание настолько, что тому уже не удается обрести себя. И тогда мир делится на двуцветье, и каждый из цветов существует сам по себе, а вместе они сливаются, когда мир умирает.

И, наконец, тишина, которая окружала меня. Такой тишине трудно дать определение. Скорей, это тишина действия. Тишина, захватывающая путника, забредшего в переполненный привидениями замок. Ожидание неожиданного. Неловкий каламбур, но так оно и есть. Чего-то ждешь, а чего — не знаешь сам. Известно лишь, что это неожиданное вряд ли будет дружелюбным, и потому его ждешь с подленьким томлением в груди. Ждешь…

Я достиг еще одной лестницы и остановился перевести дух. В ступнях ощущалась легкая усталость, почти приятная, но я знал, что еще несколько таких же отрезков, и ноги нальются тяжестью и запросят отдыха. Что ж, если они и дальше будут шевелиться так же прытко, я не откажу им в маленькой награде и позволю передохнуть. Я дотронулся ладонью до лба. Он был почти сухой. Я поступил очень разумно, выпив лишь половину поданной на завтрак воды. В противном случае…

В сознание проник неясный звук, словно где-то невдалеке некое движение потревожило дверь. В горле сразу пересохло. Пришлось дважды судорожно сглотнуть, прежде чем образовавшийся в горле комок провалился в нервно подрагивающий желудок. Звук шел из-за спины. Если его произвел человек, им мог быть лишь один из игроков, а значит, следовало поторопиться.

Я начал поспешно подниматься наверх. Я пересчитывал ногами ступени, испытывая при этом крайне неприятное ощущение. Спину жгло, будто кто-то уперся в нее немигающим взглядом. Где-то посередине лестницы я, не выдержав, обернулся. И…

И с облегчением выдохнул. Показалось! Никто не преследовал меня, зато на пыльной поверхности четко виднелась цепочка оставленных мною следов. Теперь меня можно было выследить, словно петляющего по снегу зайца. Я превратился в добычу. Но, с другой стороны, я мог затаиться и напасть на преследователя из-за угла. Тогда я превращался в охотника, и второй вариант представлялся мне куда более предпочтительным. Мне нравилось быть охотником.

Лестница перелилась в обширную площадку, ветвящуюся сразу несколькими коридорами. Под сводом висели громадные круглые плафоны, источавшие более резкий по сравнению с обычным свет. Один из них был темным. Скорей всего, под ним пряталась сферокамера, фиксировавшая мои движения. Я ухмыльнулся прямо в нее и пожелал господину Версусу всего самого плохого. После этого я обратился к электронной карте. Переходов наверх осталось десять, времени было еще предостаточно. Два уровня я преодолел всего за одиннадцать минут. Подбадриваемый этим фактом, я двинулся дальше.

Тишина по-прежнему ватно обнимала меня. Звук, настигший меня у лестницы, был единственным, и тишина тут же поглотила его, причем с такой быстротой и алчностью, что я был готов усомниться в том, что звук существовал, а не был плодом моего настороженного воображения. Тишина давила, порождая предчувствие галлюцинаций. Следовало как-то отвлечься, и я принялся считать помещения, сквозь которые проходил. Еще я считал двери, я их распахивал и столь же аккуратно, без стука, прикрывал. Можно было считать количество выдохов, спазматически дергавших грудь. А еще…

Я споткнулся о невидимое препятствие и замер. Прямо под ногами виднелась отчетливая цепочка следов, пересекавшая коридор, в который я вступил. Следы появлялись откуда-то сбоку и терялись в пыльном полусумраке — там, куда я держал путь.

Надо ли говорить, что я не пришел в восторг от открытия. Ощущение было такое, словно меня ударили под дых. Причем со всей силы. В глазах замельтешили желтые огоньки, лицо покрылось холодной испариной. Зачем-то присев на корточки, я приставил ногу к следу. Величина отпечатка была не намного, но крупнее моей ступни. Я принялся припоминать владельцев больших ног. Таких было человек пять, среди них Марклауэр, Снелл и, конечно, Баас. Впрочем, для такого громилы, как Баас, эта ножка была недостаточно крупной. Придя к такому выводу, я внезапно успокоился. Конечно, Снелл тоже не был подарком, но столкнуться прямо сейчас с Баасом мне хотелось менее всего. Я мог отважиться на поединок с гигантским негром, но при условии, если в моих руках будет хоть какое-то оружие. Пусть даже обычная палка или простой столовый нож с хрупкой пластиковой рукоятью. Да и вообще, имеет ли смысл искать себе на голову приключений сейчас, в самом начале игры? Отойдя на всякий случай поближе к двери, я принялся разглядывать карту. Если верить ей, неподалеку был еще один переход, по которому можно было попасть на четвертый уровень. Следовало лишь чуть вернуться назад и пройти еще три десятка помещений. Я, конечно, терял сколько-то времени, но зато избавлял себя от возможных неприятностей.

Едва подумав так, я устыдился собственной трусости. Неужели я, Дип Бонуэр, бывший заключенный с литерой «Н», стою меньше, чем все эти Фирры, Лоренсы и Поурсы! Я, чья рука ни разу не дрогнула, посылая смертельный импульс! Я…