На все эти подозрения, обвинения, шумные сцены и другие подобного же рода постоянные неприятности офицеры могли смотреть только с презрительным негодованием быть может и выражая его в презрительных словах, а "затем вскоре бежали к австрийцам".
Так что когда здесь, как и везде, встал вопрос о задержке жалованья, то разом выяснилось, насколько все обострено. Полк Местр-де-Камп получает, среди громких криков, по три луидора на человека, которые по обыкновению приходится занять у муниципалитета. Швейцарский полк Шатовье требует столько же, но получает взамен девятихвостую кошку (courroies), к которой присоединяется нестерпимый свист женщин и детей. Королевский полк, потеряв надежду после долгого ожидания, захватывает в конце концов полковую кассу и уносит ее в казармы, но на следующий день приносит обратно по тихим, словно вымершим улицам. Всюду беспорядочные шествия и крики, пьянство, ругань, своеволие; военная организация трещит по всем швам, или, как говорят типографщики о наборе, "весь шрифт смешался!". Так обстоят дела в Нанси в первых числах августа, стало быть меньше чем через месяц после торжественного праздника Пик.
Конечно, конституционному патриотизму в Париже и других местах есть отчего содрогнуться при этих известиях. Военный министр Латур дю Пен, задыхаясь, прибегает в Национальное собрание с письменным извещением, что "все в огне, tout brule, tout presse.) Национальное собрание под впечатлением первой минуты, уступая желанию военного министра, издает декрет, "предписывающий вернуться к повиновению и раскаяться", как будто этим можно чего-то достичь. Журналисты со своей стороны велят во все горло, издавая хриплые крики осуждения или элегического сочувствия. Поднимают голос и сорок восемь секций; в Сент-Антуанском предместье гремит зычный голос пивовара, или, как его называют теперь, полковника Сантера. оказывается, что тем временем солдаты Нанси прислали депутацию из десяти человек, снабженную документами и доказательствами, говорящими совсем другое, чем история о том, что "все в огне". Но бдительный Латур дю Пен велит схватить этих десять депутатов, прежде чем им удается добраться до зала Собрания, и по приказу мэра Байи их сажают в тюрьму! Это было явным нарушением конституции, так как они имели отпуск от своих офицеров. В ответ на это Сент-Антуанское предместье в негодовании и боязни за будущее запирает лавки. Ведь возможно, что Буйе - изменник и продался Австрии, и в этом случае бедные солдаты возмутились именно из патриотизма!
Новая депутация, на этот раз депутация от национальных гвардейцев, отправляется из Нанси, чтобы просветить Национальное собрание. Она встречает возвращающихся прежних десять депутатов, которых, сверх ожидания, не повесили, и продолжает свой путь с лучшими надеждами, но также не достигает ничего. Депутации, гонцы от правительства, скачущие ординарцы, тысячеголосые тревожные слухи носятся беспрестанно взад и вперед, распространяя смятение. Наконец, в последних числах августа де Мальсень, выбранный инспектором и снабженный полномочиями, деньгами и "декретом от 6 августа", отправляется на место мятежа. Он должен постараться ликвидировать задолженность в уплате жалованья, восстановить правосудие или по крайней мере подавить возмущение.
Глава пятая. ИНСПЕКТОР МАЛЬСЕНЬ
Инспектор Мальсень при ближайшем рассмотрении оказывается человеком "геркулесова телосложения" и представляет со своими огромными усами - в то время как роялистские офицеры теперь оставляют верхнюю губу небритой довольно страшное зрелище; он наделен не только неукротимым мужеством быка, но, к несчастью, и его тупоголовым упорством.
В четверг 24 августа 1790 года он открывает сессию в качестве инспектирующего комиссара и принимает, тех самых "выборных капралов и умеющих писать солдат". Он находит, что счета полка Шатовье запутанны, что их надо отложить и сделать справки, начинает горячо говорить, порицать и кончает среди громкого ропота. На следующее утро он возобновляет заседание, но не в городской Ратуше, как советовали осторожные муниципальные советники, а снова в казармах. К несчастью, Шатовье, роптавший всю ночь, не хочет теперь ничего слышать об отсрочке или справках. Мальсень от увещаний переходит к угрозам, но на все ему отвечают неумолкающими криками: "Jugez tout de suite!" (Решайте сейчас!) Мальсень в ярости хочет уйти. Но, оказывается, Шатовье, топчущийся во дворе казарм, поставил у всех ворот часовых, которые на требование комиссара, поддержанное и полковым командиром Дену, отказываются пропустить его; он слышит только: "jugez tout de suite". Вот узел, который надо распутать!
Мальсень, храбрый, как бык, обнажает саблю и хочет пробиться к выходу. Происходит свалка. Сабля Мальсеня ломается, он выхватывает саблю у командира Дену, ранит часового и пробивается сквозь ворота, так как его не решаются убить. Солдаты Шатовье в беспорядке преследуют его; какое зрелище для жителей Нанси! Мальсень идет быстрым шагом, однако не переходит на бег, оборачивается время от времени с угрозами и взмахами саблей и так достигает невредимым дома Дену. Возбужденные солдаты осаждают этот дом, но пока не входят, так как их не пропускает группа офицеров, стоящих на лестнице. Мальсень, возбужденный, но необескураженный, обходными путями под прикрытием национальных гвардейцев возвращается в городскую Ратушу. Оттуда на следующее утро он издает новые приказы, новые проекты соглашения с Шатовье, но ни одного из них солдаты не желают принимать; наконец среди страшного шума он издает приказ полку Шатовье выступить на следующее утро и перейти на стоянку в Саррлуи. Солдаты наотрез отказываются повиноваться. Мальсень составляет об этом отказе "акт" - нотариальный протест по всей форме, если б только он мог помочь ему!
Наступает конец четверга, а с ним и конец инспекторства Мальсеня, продолжавшегося около пятидесяти часов. Но за эти пятьдесят часов он, к несчастью, завел дело довольно далеко. Местр-де-Камп и Королевский полк еще колеблются в нерешимости, но солдаты Шатовье, как мы видим, потеряли всякое самообладание. Ночью адъютант Лафайета, находящийся здесь для подобных случаев, посылает во все стороны экстренных гонцов, чтобы призвать национальных гвардейцев. Сон деревни нарушается топотом копыт, громкими стуками в двери; всюду конституционалистам-патриотам приходится облачаться в военные доспехи и отправляться в Нанси.
И вот наш Геркулес-инспектор сидит весь четверг среди объятых страхом муниципальных советников, в центре шумного смятения; сидит весь четверг, пятницу и до полудня субботы. Полк Шатовье, несмотря на нотариальный протест, не желает двинуться ни на шаг. Около четырех тысяч национальных гвардейцев приходят поодиночке или отрядами, не зная о том, чего от них ожидают; еще менее известно, чего можно ждать от них самих. Все полно неизвестности, возбуждения и подозрений: ходят слухи, что Буйе, начавший подвигаться к сельским стоянкам, дальше на восток, просто роялистский заговорщик, что Шатовье и патриоты проданы Австрии и что Мальсень, вероятно, какой-нибудь австрийский агент. Настроение полков Местр-де-Камп и Королевского становится все более и более тревожным; полк Шатовье и не думает уходить; солдаты его в страстном возбуждении "провозят по улицам развевающиеся на двух телегах красные флаги", а на следующее утро отвечают своим офицерам: "Уплатите нам жалованье, и мы пойдем с вами хоть на край света!"
При таких обстоятельствах Мальсеню около полудня в субботу приходит в голову, что недурно было бы осмотреть городские стены, - он садится на лошадь и едет в сопровождении трех всадников. У городских ворот он приказывает двоим из них дожидаться его возвращения, а с третьим, надежным человеком, скачет в Люневиль, где стоит один карабинерский, еще не. взбунтовавшийся полк. Оба оставшихся кавалериста вскоре начинают беспокоиться, догадываются, в чем дело, и поднимают тревогу. Около сотни солдат из полка Местр-де-Камп с величайшей поспешностью, словно они уже проданы Австрии, седлают лошадей и скачут, сбившись в кучу, в погоню за своим инспектором. И они, и он несутся карьером с шумом и звоном по долине реки Мерты в направлении Люневиля и полуденного солнца, к изумлению страны и почти к своему собственному.