Когда человек должен на что-нибудь решиться, он мысленно (а то и подсознательно, в считанные доли секунды!) проигрывает множество ходов. А выбирает только один. И, может быть, не самый лучший вариант. Так сколько же моделей поступка "прокрутил" в своем мозгу Сурен, оказавшись перед "искусственной" стеной на Фобосе? Вернуться, подождать, идти вперед, посоветоваться с командиром, ограничиться внешним осмотром... что еще? С какой скоростью он менял внутренние программы... Машина в замедленном темпе воспроизведет перед Семеном весь процесс. Как знать, не научимся ли мы когда-нибудь помогать человеку в выборе решений? Карманный компьютер, соединенный с его мозгом, примет все варианты, проверит их в тысячу раз скорее, чем живая "машина"... и подскажет владельцу: вот что ты должен сейчас сделать! Последствия будут такие-то и такие-то. Разве не пригодится столь действенная помощь людям, работающим в экстремальных условиях... прежде всего, тем же космонавтам?
Спит в зеленом кресле Сурен. Вот сдвинулись брови, лицо приняло озабоченное выражение... Со ста двадцати точек его организма бежит информация на вводные устройства. Начинают мерцать большие и малые экраны... и перед Тархановым, перед замершими ассистентами является слепящий острыми разноцветными бликами колодец пространства в носовом иллюминаторе "Аннушки".
Глава III
________________________________________________________________
ТАИНСТВЕННЫЙ СИГНАЛ
Геннадий Павлович, которого в разговоре между собой сотрудники Космоцентра называли "наш министр", занял в кабинете Тарханова скромное "гостевое" место возле журнального столика. Хозяин кабинета повел рассказ о своих поисках. За реакцией гостя внимательно следил Акопян.
Семен Васильевич, сидя за своим столом, то и дело менял картинку на экране терминала. Сейчас к его рабочему месту сходились каналы связи от всех электронных машин психофизслужбы.
- ...И тут мне пришло в голову: сравнить между собой не только варианты нереализованных решений, которые "прокручивал" мозг Акопяна перед входом в тоннель. Наложить на тот же график более ранние картины биотоков самого Сурена, снятые во время тренировок или полетов. Ведь знаете, Геннадий Павлович, у нас ничего не пропадает...
Тарханов щелкнул тумблером. На экране явилась составленная из одних прямых углов смешная фигура кота. Усатый кот в тельняшке, стоя на задних лапах, курил трубку. Вдруг подмигнул, осклабился... По кабинету пробежал шумок. Председатель Комитета космических исследований весело поднял брови, приехавший с ним лощеный молоденький референт завертел головой, недоумевая. Семен быстро убрал кота, смущенно объяснил:
- Кто-то из программистов баловался... Узнаю, всыплю!
- Бог с ним, продолжайте! - мягким рокочущим баском сказал "наш министр" и отхлебнул кофе. Тарханов послушно склонил голову и вызвал на экран целый сноп переплетенных между собой разноцветных кривых. Провел пальцем:
- Вот! Это сводные данные. Обратите внимание на этот ряд точек... Точки длинной дугой загорелись под пальцем. - Он говорит о человеке больше, чем самая подробная автобиография, чем любое "личное дело"... Здесь - алгоритм твоей психической деятельности, Сурен. Он более индивидуален, чем отпечатки пальцев. На Фобосе, на "Вихре", на тренировочных самолетах или ракетах наш друг Акопян совершал в чем-то одинаковые действия, испытал довольно похожие чувства. И знаете, что характерно? - Как умелый рассказчик, Семен выдержал паузу и веско сказал: - Сурен - на редкость увлекающаяся натура! Очень цельная. Ничего наполовину. Если работает - так уж до изнеможения; если хандрит и куксится, как когда-то в марсианском полете, так хоть на веревке его тащи, будет отбиваться...
- Мы на Кавказе все такие, - скромно отозвался сидевший под стенкой герой дня.
- Молчал бы уж, кавказец из Свердловска! - прогудел Волновой. Геннадий Павлович кашлянул, и Тарханов вернулся к рассказу.
- Да-с... Так вот, уважаемый Сурен Нерсесович, сообразно складу своего характера, склонен к крайней самостоятельности. Иной раз и во вред себе. Решает быстро, выполняет сразу, почти не задумываясь...
Легкое движение хозяина, и экран показывает другую цветную картинку. На ней меньше ярко горящих линий - зеленых, золотых, алых, - но зато они более причудливы.
- А это кривые биотоков товарища Акопяна в момент принятия решения войти в тоннель. Скажу сразу: ни до, ни после посещения Фобоса наш друг подобных реакций не выдавал. Они совершенно не в его духе...
- Пожалуйста, подробнее. Это, наверное, именно то, ради чего вы нас позвали? - осведомился министр, осторожно меняя позу: он был массивен, отяжелел за последние годы.
- То самое... Здесь совмещены данные, принятые из реального полета, и новые, полученные в сурдокамере. Новые точнее: Сурен не устал от путешествия, организм здоровый, отдохнувший. Поэтому я предпочитаю верить вот этим кривым... Одним словом, впечатление такое, что наш друг здорово колебался - входить или не входить в пещеру, а кто-то дал ему команду: входи! Не собственное решение, а вроде бы навязанное...
- Да не давал мне никто никаких команд! Ты что, Сеня?! - вскинулся возмущенный космонавт.
- Разумеется, - как ни в чем не бывало, кивнул Тарханов. - Сознанием ты ее не воспринял, я уверен...
- Не совсем понятно, - откликнулся Волновой. - Что это еще за команды такие... бессознательные?
- Точнее - подсознательные! - поднял палец Семен. - Строго говоря, всякое внешнее впечатление - это команда организму, вызывающая ответную реакцию. Могу пояснить для непосвященных - почему мне показалась необычной последняя команда...
Референт заерзал по поводу "непосвященных", бросил тревожный взгляд на шефа, - но министр и глазом не моргнул. Академику Тарханову было многое позволено.
- Вот, пожалуйста. - Семен вызвал на экран зеленую кривую с высоким тройным всплеском. - Участок энцефалограммы, записанной с одной из групп нейронов лобной доли мозга. В это время Акопян как раз вышел из микроракеты на поверхность Фобоса.
Экран разделила пополам вертикальная черта. Кривая осталась в левой части; в правой возникла четкая цветная картинка. Сурен чуть слышно присвистнул.