- Мисс Черрел? - спросил он. - Ваш дядя, сэр Лоренс Монт, поручил мне написать с вас миниатюру.

- Знаю, - сказала Динни, - но я думала...

Она не договорила. В конце концов дядя Лоренс любит пошутить; а может быть, для него шестьдесят - и в самом деле молодость.

"Молодой человек" вскинул монокль, и его голубой глаз внимательно уставился на Динни. Склонив голову набок, он сказал:

- Если мы сделаем набросок и вы мне дадите ваши фотографии, я долго вас мучить не буду. Ваше платье... бледно-васильковое... отличный цвет; на фоне неба... у того окна... да, небо не слишком синее... в нем чисто английская белизна. Может быть, приступим, пока свет хороший?

И, не переставая болтать, он уже раскладывал мольберт и краски.

- Английская леди - вот идея сэра Лоренса; высокая культура, но не бросается в глаза. Чуточку повернитесь. Спасибо... ваш нос...

- Ну, - сказала Динни, - это безнадежно.

- Что вы! Что вы! Прелестный нос. Насколько я знаю, вы нужны сэру Лоренсу для его коллекции. Я уже сделал для него две работы. Опустите, пожалуйста, глаза. Нет, посмотрите на меня. Вот. Зубы... замечательно.

- Пока еще все мои собственные.

- Такая улыбка нам и нужна; чуточку лукавства, не слишком много, как раз в меру.

- Ровно три унции лукавства и ни капельки больше?

- Нет, нет, так уж придираться я не буду. Теперь повернитесь, пожалуйста, в три четверти. Ага. Так видна линия головы; цвет волос восхитительный.

- Не слишком рыжие?

"Молодой человек" не ответил. Он уже начал сосредоточенно рисовать и делать заметки на полях.

Наморщив брови, Динни не решалась шевельнуться. Он вдруг бросил писать и подкупающе ей улыбнулся.

- Да, да, да, - сказал он. - Вижу, вижу.

Что он увидел? Ее вдруг охватило смятение, и она сжала руки.

- Поднимите руки, мисс Черрел. Нет! Слишком много святости. Не забудьте, у вас чертики в волосах. Смотрите на меня, прямо на меня.

- Как, радостно? - спросила Динни.

- Не слишком радостно, как раз в меру... Да, вот чисто английский взгляд - прямой, но сдержанный. Теперь поверните шею! Чуть-чуть откиньте голову. Во-от так. Знаете, как смотрит лань: немножко... нет, не испуганно... чуть-чуть горделиво.

Он снова принялся рисовать и делать наброски, - он весь ушел в работу, словно был тут один.

А Динни думала: "Если дядя Лоренс хочет получить портрет деревянной куклы, он его получит".

"Молодой человек" бросил карандаш, отошел назад, склонив голову совсем набок; все его существо, казалось, было сосредоточено в монокле, который он направил на Динни.

- Выражение! - пробормотал он.

- Вы, должно быть, хотите, чтобы у меня был жалобный взгляд, как у безработной?

- Шалунья! - сказал "молодой человек". - Углубитесь в себя. Можно я поиграю на рояле?

- Конечно. К сожалению, на нем давно не играли.

- Сойдет.

Он сел, откинул крышку, подул на клавиши и заиграл. Играл он с силой, но мягко, как настоящий мастер. Динни слушала, стоя у рояля, и музыка совершенно ее захватила. Это был явно Бах, но она не знала, что именно. Проникновенная, строгая, ясная тема повторялась снова и снова; однообразная, она все же волновала так, как может волновать только Бах.

- Что это?

- Хорал Баха в переложении одного пианиста.

"Молодой человек" снова уставился моноклем в клавиши.

- Дивно! Слышите небеса и шагаете по цветущему лугу, - прошептала Динни.

"Молодой человек" захлопнул крышку рояля и встал.

- Вот что мне нужно, вот что мне нужно, моя дорогая леди.

- Как! - сказала Динни. - И это все?

1931 г.