Следствие позволило установить, что источник и тех и других gags находится во Франции. Позднее, когда те же органы секретной службы занялись расследованием научно-исследовательской деятельности литератрона, было обнаружено, что и в России и в Америке пользовались исчезнувшими экспериментальными комиксами литератрона "Бумеранг". Подозрение незамедлительно пало на Буссинго, и он был взят под секретное наблюдение. Разоблачить его помогла телевизионная передача о литератронике. Когда один из участников дискуссии подал мысль о конструировании автоматических литератронов, способных производить продукцию по заказу читателей путем простого поворота диска телефонного типа, Буссинго поторопился записать в свой блокнот предложение оратора. Один из инспекторов это заметил. Осмотр корзины для бумаг показал, что он действительно занялся этой проблемой и начертил схему аппарата, отвечающего новым пожеланиям выступавшего. А десять дней спустя один из наших агентов похитил в Москве планы одного аппарата, предназначавшегося для ГУМа и носящего имя самолитчик. Одновременно из Нью-Йорка Месси [ крупнейший универсальный магазин ] сообщил о выпуске нового аппарата лит-о-мата для нужд своей клиентуры, Схема установки самолитчика полностью соответствовала чертежам, захваченным у Буссинго.

Арестованный на Аустерлицком вокзале в ту минуту, когда он садился в поезд "Париж - Брив", Буссинго тотчас же "раскололся". С двенадцати лет он состоял членом американского клуба любителей комиксов, с конца войны переписывался с одним советским астрономом из Пулковской обсерватории, одержимым той же страстью. Между членами клуба обмен книгами считался в порядке вещей, и Буссинго дал возможность пополнить коллекцию своему советскому другу. Разведчики обоих лагерей, воспользовавшись этой лазейкой, добрались до Буссинго и превратили невинный поначалу обмен в настоящую торговлю конфиденциальными и даже секретными сведениями. Страсть к комиксам возобладала у Буссинго над чувством долга. Полученное им первое издание "Тарзана" и редчайший экземпляр советского плаката 1922 года на текст Маяковского были платою за планы самолитчика и двойника лит-о-мата.

Буссинго утверждал, что никогда не пускал в ход книг, полученных в качестве гонорара, но как писала одна из оппозиционных газет: "Когда представишь себе, что человек, который более пятнадцати лет был наставником государственной риторики и считался, так сказать, вдохновителем красноречия наших правителей, оказался отравленным литературой самого низкого пошиба, то вполне закономерно возникает вопрос: какие подрывные идеи, какие нарочитые ошибки, какие, наконец, нелепости имел он возможность изрекать десятками официальных уст, не будучи ни разу схвачен за руку?"

Позвонив по телефону в Шартр, я узнал, что помещение моего института занято полицией. По-видимому, то же самое происходило и с лабораторией в Нейи. Я понял, что всему пришел конец. Галип, правда, старался не впутывать меня в это дело, но как долго это будет ему удаваться? Какой вес будет иметь его поручительство, если властям необходим козел отпущения? У меня осталась только одна надежда, правда весьма слабая: попытаться встать под защиту Кромлека и положиться на добрую волю Гедеона Денье.

Сила отчаяния помогла мне прорваться в кабинет Денье, несмотря на строгий приказ не пускать меня на порог. Денье принял меня, не предложив сесть, и демонстративно глядел на часы.

- Ле Герн, - начал он, - в том, что с вами произошло, вините только себя одного. Если бы вы не пытались меня очернить в глазах Кромлека, просовывая это ничтожество Ланьо, вы бы не докатились до теперешнего положения. Я сотни раз предупреждал вас относительно Буссинго, но вы всегда и во всем действовали мне наперекор. Очень сожалею, но ничем не могу быть вам полезен... А теперь прошу извинить, но я очень занят в связи со сменой руководства.

- Какой сменой?..

- Разве вы ничего не знаете? В связи с этим крайне неприятным делом Буссинго господин Кромлек счел нужным подать в отставку. Его просьба будет удовлетворена в среду на совете министров.

Я начинал понимать.

- Полагаю, - сказал я, - что его заменит господин Бледюр.

- Совершенно верно. Господин Бледюр согласился возложить на себя эти тяжелые обязанности.

- Значит, и вы покидаете министерство?

-Я, конечно, нет. Ведь нужен человек, который сумеет обеспечить преемственность. Господин Бледюр просил меня выполнять в его секретариате те же обязанности, которые я нес при Кромлехе.

Денье - Бледюр, четвертое предательство. Я был побежден. Оставалось одно - склонить голову и смириться с ударами судьбы, которая для начала предстанет предо мною в облике Фермижье. В два часа дня в ресторане Друан Государственная литературная премия была присуждена Леопольду Пулишу за его роман "Хулиган целится в пах". Один лишь голос был подан за "Секретаршу-девственницу", по-видимому, это был голос самого президента синдиката: он производил впечатление человека честного.

Я вернулся в Шартр, где полицейский, стоявший у дверей моего дома, вежливо козырнул мне и предупредил о звонке Фермижье, который, как я понимал, теперь уже не заставит себя долго ждать.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,

в которой все становится на свои места

Однако Фермижье заставил себя ждать. Прошли первая половина дня и вечер. Сидя у телефона, я курил сигарету за сигаретой, потягивая виски. Ожидание пришлось весьма кстати, оно позволило мне овладеть собой. Теперь мне было стыдно, что я впал утром в панику, и я даже содрогался от отвращения, вспоминая свой унизительный поход к Гедеону Денье, на который толкнул меня страх. Человек моей закалки обязан назубок знать правила игры, обязан видеть в ударах судьбы лишь повод для контратаки и победы. Даже угодив в крупные неприятности, я сумел сохранить кое-какие козыри. И прежде всего я был не один: со мной была Югетта.

Более всего я злился на себя за то, что упустил удачный случай на допросе, который мне учинил Галип. Я, как школьник, ограничился тем, что защищался.

"Признавайтесь и доносите", - советовал мне в свое время Пуаре, и как же он был прав! Но на кого доносить, кого разоблачать?.. С трудом соображая от усталости, я перебирал в памяти подходящие имена, и вдруг меня осенило... Фермижье, ну конечно же, он! Одним выстрелом я убью двух зайцев! Я даже улыбнулся при этой мысли.