- Работа закончена, материал готов.
- На двое суток раньше срока? Великолепно!
- Вот именно!
- Что такое? Что-мибудь не ладится?
- Нет, нет. Приезжайте, сами увидите.
И он повесил трубку. Если все в порядке, то откуда такой кислый тон? Со смутной тревогой на душе я отправился в Нейи, где "князьки" сидели с похоронными минами. Когда я вошел в зал, Буссинго молча протянул мне три странички, напечатанные на машинке.
Было условлено, что полученный от литератрона материал - квинтэссенция политической мысли педуяков - будет представлен в форме афиши, речи и статьи, которую можно разослать газетам.
Все три страницы содержали совершенно идентичный текст. Начинался он так: "В политике чем больше все меняется, тем больше все остается без изменений. Везде кумовство, плутовство и К+. Повесить бы парочку-другую, авось дело бы лучше пошло! Самые умные как раз и есть самые отпетые дураки. Сошка помельче расплачивается, а кто покрупнее, выходит сухим из воды. Нам нужен не человек, а кремень!" И в таком вот роде все двадцать пять строк до последней фразы: "И убивают всегда одних и тех же".
Закончив чтение, я поднял глаза на Буссинго:
- Надеюсь, это шутка?
- Нет,- ответил он,- это результат анкеты, проведенной за две недели среди триста двенадцати человек и стоившей нам восемь тысяч старых франков.
- Не может быть. Вероятно, аппараты подкачали.
- Мы все проверили и трижды повторяли опыт. И каждый раз получали вот эту чепуху и для речи, и для афиши, и для статьи.
- Не такие уж дураки эти педуяки! Когда мы записывали их высказывания на ленты, они говорили совсем другое, а не несли такой ерунды!
- Вполне возможно, но полученные результаты и есть как раз квинтэссенция того, что они хотели выразить, это, так сказать, их сокровенные мысли... Или же сама литератроника - ерунда. Вам решать.
Он был прав. Или пан, или пропал. Я на секунду прикрыл глаза и принял решение.
- Господа, опыт продолжается. Буссинго, прошу вас отпечатать для меня несколько копий этого текста. Еду к министру.
Кромлек принял меня холодно. По-видимому, Гедеон Денье уже успел его настроить против меня, но я с мужеством отчаяния бросился навстречу опасности. Я изложил министру мой проект избирательного метода, и, к великому моему удивлению, он выслушал меня с интересом.
- Эта старая каналья Фалампен, с которым я был коротко знаком в начале моей карьеры, частенько поговаривал о машине для выборов. Если вы ее изобрели, то это эпохальное изобретение!
Он и глазом не моргнул, читая страницу, которую я протянул ему твердой рукой, хотя с трудом сдерживал внутреннюю дрожь. Он задумчиво перечитал страницу раз, другой.
- А знаете, ведь это великолепно,- проговорил он наконец.- Выступая с таким текстом три раза в день в телевизионных новостях, я меньше чем за месяц покончу с любой оппозицией. Если бы только президент пожелал мне довериться...
Он вздохнул.
- Могу я надеяться, господин министр...
- Полагаю, что вы своего добьетесь. Мы подыщем вам кандидата.
И кандидата нашли в лице господина Жозефа Бледюра, домовладельца из округа Педуяк. Это был плотный мужчина с медальным, словно высеченным из мрамора лицом. У него были благородного рисунка подбородок, орлиный нос и пустые глаза. Слыл он человеком, не имевшим не только собственных мнений, но и мыслей, однако так как он выдал дочь за помощника статс-секретаря, то счел более элегантным стать членом Национального республиканского союза.
Другим достоинством Жозефа Бледюра был его голос - теплый, проникновенный, с дрожью. Его любили приглашать на свадьбы и похороны, ибо никто, как он, так не умел между сыром и рюмкой доброго арманьяка исторгнуть у присутствующих обильные слезы умиления, которые без чрезмерного интеллектуального напряжения облегчают умы, затуманенные вином и отяжелевшие от обильной пищи.
- Болван,- говорил о нем Леопольд Пулиш,- но говорит отлично.
Леопольд Пулиш был главный смотритель дорог Педуяка и питал давнюю ненависть к семейству Бюнь, таинственными путями добившемуся успеха. Он согласился быть помощником Жоэефа Бледюра. Помощником же доктора Стефана Бюня оказался один из моих однокашников по лицею.
- Только безумец мог ввязаться в такую авантюру,-сказал он, сидя со мной за рюмкой аперитива на террасе Коммерческого кафе - Бюня здесь просто боготворят. Христианские демократы даже не сочли возможным выдвинуть против него своего кандидата, Да твоего Бледюра на смех поднимут. Впрочем, давно уже подняли. Шут гороховый. Ваш опыт порочен в самой своей основе.
Пожалуй, и сам я придерживался того же мнения, и, если бы не местное белое вино, гордость Педуяка, я бы, наверное, раскис. Надо, впрочем, сказать, что нашему кандидату, несмотря на всю его глупость, хватило ума проявить характер.
- Нет! - воскликнул он, прочитав документ, изготовленный литератроном.- Вы не имеете права просить меня нести публично такую околесицу.
- Мы гарантируем вам полный успех,- ответил я, внутренне усомнившись в своей правоте.
- В конце концов я дорожу своей честью.
- Господин Бледюр, дело касается не только вас, но высших интересов страны и науки.
- Тогда позвольте мне изменить некоторые слова, добавить кое-что...
- Ни в коем случае! Это исказит данные. Довольствуйтесь повторением текста.
Положение еще ухудшилось в воскресенье, накануне начала избирательной кампании. В то время как духовенство Педуяка по вполне естественным причинам поддерживало христианских демократов, священник прихода церкви Сен-Сиприен, самого влиятельного прихода в городе, произнес проповедь и, не высказываясь открыто, стал на сторону доктора Бюня. Этот молодой священнослужитель с передовыми взглядами не лез за словом в карман.
- Ум человеческий тоже творение господа бога! - вскричал он.Избиратель-христианин не ошибется, голосуя за кандидата, который, кроме сего божьего дара, обладает еще и благородством чувств.
И только назавтра, в базарный день, появились первые проблески надежды. Как и было договорено, мы начали печатать литератронный текст, не изменив ни единой запятой, ежедневно в областных и местных газетах под непритязательным заголовком: