1997 год

Когда я уже готовилась спуститься на станцию Шатле, громкий женский голос спросил меня: «На ветку пригородного метро в Аль — это не с этой станции?» Я сказала ей, что она может доехать туда и со станции Шатле. Она направилась к противоположной платформе, и я показала ей жестом вернуться. И в этот момент, может быть несколькими секундами позже, в громкоговорителе раздался женский голос: «Вследствие (она явно колебалась) сильного задымления мы просим пассажиров направиться к выходу».Я подумала: «Ну почему такое случилось со мной? Почему я оказалась здесь именно в этот момент?» Мы все направились к выходу в другом конце платформы. Женщина из громкоговорителя повторяла, чтобы мы, направляясь к выходу, соблюдали спокойствие и хладнокровие. Ее голос дрожал. В глубине платформы выход, которым я намеревалась воспользоваться, чтобы выйти на площадь Сэнт-Опортюн, был прегражден полицейскими, которые нам указали другой коридор. Он был сильно задымлен. Я двигалась, дрожа от страха и стараясь не дышать.

Спокойствие людской толпы впечатляло. Я была готова растолкать всех людей.

Бесконечные минуты, перед тем, как я увидела выход на улицу. На тротуаре, перед входом на станцию, была припаркована пожарная машина. Столпившиеся люди спросили меня, что происходит. Я не ответила. Я быстро шла по улице Риволи ни о чем не думая, говоря себе, что люди еще не знали, что на станции Шатле произошел терракт, что, несмотря на раненых и погибших, люди продолжают жить, как ни в чем не бывало, как это было на станциях Сэн-Мишель и Порт-Руаяль. Затем я вспомнила, что мне нужно было ехать до Опера, значит, мне надо было сесть в автобус. Медленно, я вышла из шокового состояния. Вероятно, никакого терракта и не было, а произошел всего лишь несчастный случай. Позже я с удивлением вспоминала ту женщину, которой я была в течение часа.

Магазин Леклерк. Около кассы молодой человек высокого роста, с лицом, усыпанным угрями, закончил укладывать свои зарегистрированные покупки в тележку. В момент оплаты он смотрит, ничего не говоря, над головами покупателей во внутрь магазина, показывая таким образом, что он кого-то ждет, вероятно, свою жену, у которой находится кошелек. Все ждут. Обычные раздраженные выражения лиц. Женщина — кассир снимает трубку внутреннего телефона: «Ожидающий чек». Чуть позже приходит менеджер, который производит манипуляции с кассой при помощи ключа. Кассир переходит к следующему клиенту. Молодой человек оставляет свою тележку и направляется в глубь магазина, потом возвращается к нам, преследуемый толпой без своей спутницы.

Кассирша не перестает бросать на него подчеркнуто враждебные взгляды, продолжая обслуживать следующего клиента. Закончив, она покидает кассу, демонстративно идет к оставленной полной тележке, отставляет ее в сторону, снова усаживается и принимается пробивать мои покупки. Молодого человека, углубившегося в отделы в поисках жены, больше не видно. Когда я оплатила свои покупки и толкала уже свою тележку к выходу, молодой человек снова возник, один, крутящий головой во все стороны, постоянно с какой-то странной невозмутимостью. Может быть, его жена примеряет брючки в кабинке или играет с ним в прятки, забавляясь, видя, как он бродит между отделом для садоводов и кормом для собак, чтобы посмеяться, отомстить или унизить его перед всеми.

Или даже она выбрала этот момент, чтобы оставить его, унеся с собой деньги и ключи от машины. А возможно, она повстречала другого мужчину, и они сейчас целуются в ближайшем кафе или занимаются в туалете любовью. Интерпретации реальности почти бесконечны.

45 процентов населения не имеют ничего против того, чтобы в верхней палате Парламента присутствовали депутаты от Национального Фронта.

Брюно Мэгрэ по Европе-1: «Наши идеи находят поддержку у французского населения, мы не нуждаемся в пятнадцати депутатах, нам достаточно двух трех».

Пятьдесят девять процентов населения одобряют закон Дебре, согласно которому каждый иммигрант — это потенциальный преступник, и его можно будет выдворить из страны, используя самый малейший повод.

Мы прибыли в четырнадцать часов на Восточный вокзал для участия в конференции против указа Дебре. Народу чуть больше, чем в обычную субботу.

Группа сотрудников общественного мнения поджидает нас у входа из метро: «Вы идете на манифестацию? Не могли бы вы ответить на несколько вопросов?» Мы отвечаем, прислонив листок к окну кафе. Мы спускаемся на бульвар Мажента до ресторана «Да Мино», место, где ассоциация «СОС РАСИЗМ» назначила встречу с деятелями кино, также высказывающими свое недовольство. Они сейчас обедают в веселой, непринужденной атмосфере. Мы уходим, снова поднимаемся к Восточному вокзалу, где перед памятником Депортированным должны были митинговать писатели. Там никого нет. Должно быть, еще очень рано. Позже приходят люди, обнимающие друг друга, среди которых высокий лысый тип в шляпе с широкими полями, очень артистичный. В самом центре вокзала писатели образовывают круг вокруг этого человека, плечо к плечу, показывая только спину. Складывается впечатление, что, чтобы его разжать нужно приложить усилия. Таким же образом образуется вторая группа. В отличие от вечеринок, где они с легкостью перемещаются из одного салона в другой, смотря прямо перед собой, в этом здании Восточного вокзала писатели спаиваются один с другим, разрывая свой круг только лишь для того, чтобы впустить в него вновь прибывших знакомых, приветствуя их громкими возгласами.

В три часа, покинув вокзал, толпа заполнила бульвар Мажеста. Мы потеряли из виду группу писателей, находившихся в первом ряду манифестующих и теперь мы в самом центре анонимной толпы. Мы шествуем таким образом до шести часов вечера между аллеями, наполненными людьми. Единственное действо в этот момент заключается в том, чтобы быть там, присутствие тебя. Сознание просто трепетало от идеи, что ты можешь изменить ход событий. От этого присутствия или физического отсутствия (либо два — три человека, либо целое море людей) и зависело доказательство существования идеи. Сегодня это было море.

Громкий голос в вагоне метро: «Сегодня я не продаю газет, я продавал их, но это никому не интересно». Мужчина внимательно смотрит на людей, которые вышли на улицы, чтобы выразить свой протест против указа Дебре, но никто не выступает против безработицы: «нужно продолжать спать на улице и помирать с голоду». Снова, в который раз, голос говорит правду. И тут же с яростью: «В 89 году королю снесли голову; сегодняшние люди не смогли бы это сделать. Они бы струсили». В течение всего этого времени я проверяю работы моих студентов, анализирующих текст Дон Жуана. Говорящий мужчина намного беднее и несчастнее, чем крестьянин времен Мольера.

Денег я ему не дала. Позже появился аккордионист, который играл мелодии песен Далиды. Непреодолимое желание полезть в кошелек за монетой, как если бы удовольствие сильнее толкало подать милостыню, нежели чем обнаженная видимость нужды.

По радио Ален Мадлен отвечал на вопросы слушателей, звонивших с жалобами: «Зарплата снижается, мое пособие уменьшается, я теперь безработный, Рено сократил рабочие места. На каждый вопрос Мадлен отвечал неизменное: «Нужно создать новые рабочие места». Он произносит «соз-дать»: нужно создать, тоном, будто он обращается к умственно отсталым. Он победоносно отчитывает своего собеседника: «В ваших словах я чувствую страх!» Нужно быть последним трусом, чтобы не создавать новые рабочие места, когда высок уровень безработицы и когда отчетливо видится перспектива наложения ареста на имущество и задолженность по квартплате превышает два месяца.