- Когда я поведу его на авеню Ван-Дейка, - добавила Агнесса, - он уже успеет привыкнуть к имени Рено.

- Да не огорчайся ты. Очень хорошо, что лишь мы двое были свидетелями этого инцидента.

Но очарование их встречи с глазу на глаз было нарушено, темнело, когда они направились пешком на авеню Ван-Дейка, чтобы застать там Мари Буссардель, которая должна была вернуться из клиники.

- А дядя Александр все так же занят? - спросила Агнесса, проходя мимо Елисейского дворца, пустынного, запертого, упраздненного.

- Все так же, - неопределенно ответила тетя Луиза. И Агнесса яснее, чем прежде, уловила смысл этих "занятий" и этого неопределенного ответа.

Они вышли на улицу Миромениль.

- А знаешь, тетя Луиза, Париж кажется мне совсем другим, чем во время моего первого приезда. Вы-то, конечно, не можете заметить перемен, ведь вы не выезжали отсюда с той зимы, когда началась оккупация. Но я вот вернулась через полтора года, и многое сразу бросается в глаза. Машин на улицах по-прежнему мало, зато стало гораздо шумнее. Люди тоже стали разговорчивее, ходят более уверенным шагом, не сутулятся. Уверяю тебя, возможно, они и не стали фрондерами, зато выглядят гораздо веселее, чем раньше.

- Ну, если бы мы прошли через улицу Соссэ, ты бы этого не сказала. Оттуда весь народ шарахается. А у меня от этой улицы просто кошмары начинаются. Если бы ты знала, каких только мерзостей не делают в этом квартале, - сказала тетя Луиза, указывая через плечо на ряд домов, за которыми пряталось здание министерства внутренних дел и подсобные учреждения.

На авеню Ван-Дейка им пришлось ждать мать Агнессы, которая все еще не вернулась из клиники. Наконец она явилась, но принесенные ею новости ни в худшую, ни в лучшую сторону не отличались от тех, что сообщили им поутру. Врачи не ручались за жизнь больной. Мари Буссардель попросила, чтобы ее оставили в клинике на ночь, но, хотя на улице Визе их имя было достаточно хорошо известно, в просьбе ей отказали. Сейчас в Париже из-за реквизиции лечебных учреждений больные хлынули в частные клиники, из которых, впрочем, большинство тоже подверглось реквизиции, и в клинике на улице Визе не хватало палат, поэтому Эмму Буссардель согласились принять в хирургическое отделение всего лишь на пять дней для непосредственного лечения язв. Из-за инсульта пришлось временно ее оставить в клинике.

Слушая рассказы матери, Агнесса не нашла в ней тех перемен, которых страшилась заранее. После смерти обожаемого сына Мари Буссардель не похудела. Возможно, что еще в те времена, когда он был жив и находился в плену, она уже достигла положенного ей предела истощения. Если и произошли с ней какие-то перемены, то в первую очередь выразились они в неожиданном спокойствии. Потух мрачный огонек, горевший в глазах, увереннее, без дрожи, стал звучать голос. Исчезли все признаки сжиравшей ее лихорадки, равно как и вечных страхов. Казалось, отныне она застыла на определенном градусе горя. Она даже не вздыхала теперь так тяжко. Но время от времени она, выпрямив стан, делала глубокий вдох, словно надеялась поддержать жизненные силы, и лишь этот жест свидетельствовал о том, что еще не окончательно сломлены в ней внутренние пружины.

Явившись домой, она подставила Агнессе щеку для поцелуя, равнодушно чмокнула ее в ответ, не прерывая своего тревожного рассказа о состоянии тети Эммы. А когда прозвучал колокол, сзывающий обитателей особняка к обеду, мать хоть и заметила, что Агнесса встала со стула, чтобы распрощаться с родными, но не сказала ни слова.

- Мама, ты пойдешь завтра утром на улицу Визе? - спросила Агнесса.

- Ну, конечно.

- Разреши мне пойти с тобой. Если я буду мешать, я сразу уйду. Только поцелую тетю Эмму и отправлюсь домой.

- Смотри приходи пораньше. Я выхожу из дома без четверти восемь.

По немецкому времени было еще совсем темно, когда Агнесса в половине восьмого звонила у подъезда особняка Буссарделей. Ей открыла няня кого-то из живших здесь теперь детишек. Старик Эмиль еще не спускался вниз.

- Не надо никого беспокоить. Я подожду.

Агнесса прошла в маленькую комнатку рядом с вестибюлем, где, как она надеялась, будет теплее. С давних времен эта комната служила гардеробной, своего рода залом ожидания, тут стоял столик с письменными принадлежностями и помещался телефон. Агнесса зажгла электричество и села. Над собой, вокруг себя она ощущала громаду особняка, погруженного в тяжелый сон. Должно быть, встали только дети, сейчас они умываются, причесываются, и появятся они в вестибюле, скудно освещенном голубым фонарем, не раньше, чем через четверть часа; надев ранцы разойдутся, кто в лицей Карно, кто в лицей Мольера. Ибо теперь девочек не отдавали в лицей Жюль-Ферри по той причине, что на площади Клиши всегда было полно немцев: девочки учились в лицее Мольера на улице Ранела и добирались туда с площади Перейра.

Внезапно в еще по-ночному густой тишине раздался звонок: телефон. Аппарат был рядом, и Агнесса сняла трубку. Звонили с улицы Визе. "Боже мой, - вдруг осенило ее, - если звонят в такую рань, значит, тетя Эмма умерла. Или умирает. И мне сейчас об этом сообщат".

- Говорит мадам Ксавье Буссардель. Я племянница мадемуазель Эммы. Что случилось?

- Ничего худого, мадам. Напротив. Я звоню вам из палаты больной по ее просьбе. Ей немного лучше, и она первым делом подумала о своих родных.

- О, спасибо вам, сестра, большое спасибо! Скажите ей, что мы все ее целуем.

- Подождите-ка! Мадемуазель Буссардель хочет передать вам через меня одну вещь. Она напоминает вам, что сегодня понедельник, день стирки, и что надо собрать все грязное белье. Она очень беспокоится, что без нее об этом забудут.

Агнесса помчалась наверх, в спальню матери, и от комнаты к комнате, от этажа к этажу весть, что тетя Эмма пришла в себя, наполнила радостью весь старый особняк.

Старейшая представительница семейства Буссарделей воцарилась в своей спальне на авеню Ван-Дейка через неделю. Последствия инсульта постепенно исчезли. Можно было надеяться, что через два-три месяца тетя Эмма станет такой же, какой она была до удара. Когда речь ее полностью восстановилась, Агнесса предложила привести сынишку. Врачи усадили тетю Эмму в кресло, велели держать больную ногу на скамеечке и посоветовали родным всячески ее развлекать. Так что первое появление Рокки в сердце вражеской цитадели было вполне оправдано.