- Куда ты едешь, Агнесса?
- На авеню Ван-Дейка.
Мы шли по Длинному коридору; тетя Луиза семенила рядом, стараясь делать шаги покрупнее, чтобы не отстать от меня.
- Послушай, Агнесса... На авеню Ван-Дейка, к Ксавье?
- Нет. Сначала побеседую с тетей Эммой. И не пытайся меня отговаривать. Мне не удалось узнать правды, ее от меня скрывают, а от тети Эммы я ее сумею добиться.
- Не стоит вам встречаться!
- Я знаю, она наговорит мне разных неприятностей... Но она мне все равно скажет, что произошло между ней и Ксавье.
- Нет, Агнесса!
- Поверь, скажет!
- Нет! Не нужно вам говорить! Сама Эмма меня сюда послала.
Я остановилась, оглянулась. В спешке я обогнала тетю. Она остановилась тоже и, тяжело дыша, положила руку на грудь. Я подошла к ней. Она оперлась о стеклянную перегородку. Тут только я заметила ее волнение, ее округлившиеся от страха глаза, ее небрежный туалет. Она накинула пальто прямо на халат, в котором я видела ее час назад у нее дома.
- Тебя тетя Эмма прислали? Ко мне - прислала?
- Агнесса, давай уйдем отсюда. Здесь люди. На нас глядят.
Я открыла стеклянную дверь. Мы спустились по двум ступеням и очутились в саду. Тетя Луиза добралась до скамейки, стоявшей у стены, и тяжело рухнула на деревянное сиденье.
- Говори, что тебе поручили мне сказать!
- Потерпи секундочку, дай прийти в себя, умоляю...
Тетя жадно глотала воздух широко открытым ртом, она вся как-то обмякла.
- Я прямо сама не своя от всей этой истории... Не создана я для таких драм...
И она заплакала. Я села рядом с ней. Я успокаивала ее, подбадривала. Наконец тетя заговорила:
- Вот что я тебе скажу, Агнесса... Как только ты ушла, меня в дрожь бросило при мысли о твоем объяснении с тетей Эммой... Я помчалась на авеню Ван-Дейка. Тебя там не оказалось. Я сочла благоразумным предупредить о твоем намерении Эмму. Она ответила, что ни за какие блага мира не согласится тебя принять. Я ей сказала, что, на мой взгляд, ты на все решилась. И потом я тебя знаю: уж если ты что задумала... Тут Эмма тоже встревожилась ей стала искать способа избежать сцены. Ну и послала меня переговорить с тобой.
- Бедная моя тетя Луиза, напрасны все твои старания. Но раз ты ничего не знаешь и лишь одна тетя Эмма может мне сказать...
- Подожди ты! Об этом и речь... Ах, господи, боже мой, ну зачем меня понесло на авеню Ван-Дейка, сидела бы я лучше дома!
- В конце концов, к чему ты клонишь?
- К тому и клоню. Но обещай мне, Агнесса, что ты спокойно выслушаешь все до конца.
- Хорошо, обещаю.
- Эмма мне рассказала, что там у них произошло.
- Как так?
- Да, рассказала, чтобы я тебе все передала и чтобы ей самой с тобой не говорить.
- И что же?
- То, что она сказала Ксавье, и то, что его особенно взволновало, это... это как раз то доказательство, о котором я тебе говорила. Желая убедить его, что он не может быть отцом, она открыла ему одну очень важную тайну, которой он не знал. Ну, как бы получше выразиться? Словом, Агнесса, Ксавье... Ксавье не обладает всеми необходимыми для настоящего мужчины качествами.
- Что ты мне рассказываешь? Просто смешно! Ксавье абсолютно нормален в этом отношении! Он был моим мужем в самом настоящем значении этого слова.
- Да, милочка. Но он не может иметь детей.
И хотя мне казалось, что я брежу, что я буквально стала жертвой кошмара наяву, в мое сознание вторгались слова, которым эта больничная атмосфера придавала какое-то ужасное правдоподобие: ...в Давосе в отроческом возрасте появились симптомы туберкулеза гениталий... операция блестяще удалась, но не прошла бесследно, осталось сужение семенных каналов... Мальчик выздоровел, вырос, стал мужчиной, как становятся мужчинами все мальчики... вполне здоровым человеком, который и чувствует себя вполне здоровым и знает, что он настоящий мужчина, но который не может быть отцом... вот этого-то он не знал... Врачи решают, что он слишком молод, чтобы ему об этом сообщить прямо, и довольствуются тем, что сообщают его крестной, заменяющей ему мать... а эта вторая мать...
- Ох! - вздохнула тетя Луиза,- я ни на минуту не беру ее слова под сомнение: Эмма считала, что чем позже она поставит Ксавье в известность, тем будет лучше. Он же такой впечатлительный! И потом из-за его здоровья они вообще редко виделись! Эмма оттягивала, откладывала со дня на день, не открывала ему тайны - и, как видишь, не собралась. А позавчера, когда обстоятельства так сложились...
Я услышала, как кто-то сказал рядом со мной:
- Да, чтобы открыть ему глаза на незаконного ребенка.
Я сама произнесла эти слова, чисто инстинктивно, найдя единственно верное объяснение. Ибо сознание оставило меня, вместо него открылась пустота. Услышав тетины слова, я должна была бы встать, крикнуть, схватиться обеими руками за голову, упасть без чувств. Нет! Стало быть, все это до такой степени неопровержимо и до такой степени логично?
Я не могла подняться со скамейки. Вдруг самым нелепым образом в памяти всплыл тот маневр, который я в свое время применила против дочки Мортье: призрак болезни, вызванный мною, чтобы разрушить их брак... Ложь обернулась теперь против меня. Более того: ложь оказалась правдой.
Наконец я поднялась... Я увлекла за собой тетю Луизу в самый дальний конец сада. Но и здесь я все еще молчала, не подымала головы. Моя мысль, следуя давно проторенным путем, сама, без посторонней помощи, нащупала истинные побуждения нашей семьи. Я прошептала:
- А поскольку наш брак всех устраивал, все улаживал, нас забыли предупредить перед свадьбой... Ох, тетя Эмма, тетя Эмма!
Я сама почувствовала, что еще никогда не произносила ее имя таким голосом, как произнесла сейчас, с такой проникновенной силой ненависти. Тетя Луиза тоже уловила это.
- Боже мой, - заплакала она.- Я знаю, о чем ты думаешь. Но пожалей ее ради меня. Она же моя сестра. И если бы ты ее видела! У нее приступ, она чуть не кричит от боли! Ох, только потому я и согласилась вместо нее поговорить с тобой, ведь она так меня просила!
- Нет, тетя Луиза. Вовсе не потому она тебя сюда отрядила, а сама заперлась в своей комнате. А потому, что она боится.
- Боится?
- Да. Боится того, что я должна была бы сделать.