- Простите, а как будет с нашими пальто?

- Проще простого. Вложите записки с адресом... только чтобы адресат был верный. Куда-куда? В карман, конечно.

В груде направляемых нами вещей было и мое зимнее пальто с бобром. Первое из тех, что я сшил себе в жизни.

Не знаю, как другие, а я своего пальто так и не увидел.

Мелочь - в свете мировых событий. Но характерная. Где и воровать, как не на войне, да при разрухе?

- Выходи строиться. Едем на Киевский вокзал, там и получим вооружение. К утру быть на месте. Ясно?

Ящики с винтовками лежали на полу. Уже открытыми. На винтовках лежал толстый слой масла. Тряпок не было. Поезд шел медленно, с многочисленными стоянками, но под утро мы выгрузились у лесной поляны, куда уже завезли котлы с кашей.

Стоял погожий осенний день. Синее небо, ели, сосны, живительный воздух. Можно было осмотреться. Одетые по форме, то есть одинаково, мы сильно различались по возрасту, роду занятий, степени интеллигентности, поведению и многим прочим качествам. Далеко не все были коммунистами. Многие, как и я, партийных билетов не имели, да и не могли иметь по своей причастности к репрессированным родственникам, друзьям и прочим категориям "политического недоверия".

- Теперь все вы - и правые, и виноватые, - как сказал нам неизменный для всякого воинского формирования комиссар, - члены единого коммунистического сообщества.

Сам он нашел эту формулу или она была найдена и цензурована на каких-нибудь верхах?

Показалась легковая машина, сделала круг по поляне и остановилась на ее середине. Из машины вышел высокий статный командир в чине полковника. Он оказался комиссаром дивизии. Мы сомкнулись вокруг него, и он начал речь. Помню ее почти дословно.

- Первым делом, конечно, здравствуйте, товарищи красноармейцы. А коли среди вас и командиры отыщутся, то и им здравствуйте. Представлюсь: я комиссар дивизии Мешков. Такая вот мягкая русская фамилия. Дивизия же моя называется Первой гвардейской мотострелковой дивизией. Можете гордиться. Хоть и не вы заработали. Молодцы, что пришли к нам на пополнение. Людишек у нас маловато, и сколько вас ни есть - все ко двору. Значит, с прибытием вас. Оставлю здесь капитана, который поможет вам разобраться. Инструкции у него яснее ясного. Бывайте.

Капитан:

- Говорят, тут у вас пулеметная команда сформировалась. Кто хозяин?

- Я, товарищ капитан. Оглядел, поморщился.

- Приказано поставить вас на охрану командира дивизии Героя Советского Союза генерал-майора Лизюкова. Довооружение на месте. Володя, проводи.

Послышался отдаленный расстоянием пушечный выстрел и вслед за ним воздушное трепетанье.

- Немец проснулся, - сказал капитан. - Пошли, ребята. Да не стройтесь вы. Не Хамовницкий плац. Стало яснее ясного. Мы попали на фронт.

Отвлекусь ненадолго ради повести о полковнике Мешкове. Разбередили воспоминания. Признаться по совести, я, как и все знакомые мне строевые офицеры, недолюбливал политруков - от мала до велика. И я, разумеется, вместе с теми, кто за отмену всего этого противоестественного института. Но сейчас речь о комиссаре Мешкове.

В окопы он не ходил, дальше штабов не ездил. Так что увидел я его уже на должности помощника начальника штаба полка летом 1942 года. Под Юхновом.

Позади были Наро-Фоминск, Боровск, Медынь, Мятлево. От четырех пулеметных рот - и то еле-еле - была сформирована одна, а меня взял к себе в помощники начальника штаба 1-го гвардейского мотострелкового полка капитан Петр Федорович Бородок. Шли бои, в штабе были немногие: переводчик с немецкого, наш постоянный ОД (отв. дежурный), ПНШ-5 (шифровальщик), два писаря да я.

Переводчик, кандидат математических наук был прекрасным, милым человеком. Впервые, и именно по нему, увидел я, как можно играть в шахматы на двух-трех досках, сидя в дальнем углу и уткнувшись в книгу. Да еще и "Простите, капитан, в названной вами клетке уже разместился слон". И Гете наизусть, и французская роё51е. Но уж и нескладен он был! Сколько ни поправляй на нем снаряжение, сколько он сам в том же самом ни старался все, включая портупею, сидело на нем вкось и вкривь. А тут еще и переводы не начались.

...Подъехала машина и остановилась у дома. Дверь открылась так резко, будто ее хотели сорвать с петель.

На пороге стоял полковник Мешков.

Все мы повскакали с мест и вытянулись по стойке "смирно". Не знаю, сохранилась ли эта собачья терминология до сих пор.

- Докладывайте! Впрочем, вас я знаю. Вы недавний выдвиженец капитана Бородка. И новоиспеченный капитан. Из военюристов, если не ошибаюсь. А это кто?

- Лейтенант Л-ч. Ответственный дежурный по штабу, переводчик.

- М-да, гвардеец, нечего сказать, переводчик. А можно вас спросить... мать, что ты переводишь? Хлеб на говно?

Поворот, кто-то из свиты отворяет дверь, машина отъехала.

Прежде чем я пришел в себя, телефонист бросился к бачку, налил воду и поднес ее дрожавшему всем телом лейтенанту.

Прошел еще год. По странной случайности, о которой скажу в своем месте, я оказался в прокуратуре 43-й армии на должности помощника военного прокурора, отвечающего за следственную работу. Армия готовилась к штурму первой полосы заграждений, открывавшей дорогу к собственно витебским укреплениям. Пришел танковый корпус. Полк РГК - тяжелой дальнобойной артиллерии. Несколько стрелковых дивизий. Армия стала стотысячной.

Секретность была удвоена. Но какие-то сведения просачивались за пределы наших передовых постов. Доверительно, в армейском СМЕРШе мне дали понять, что "потусторонний" агент-священник не исключает женского участия.

Мне, видимо, не обойтись без обращений "к женскому вопросу в действующей армии", а пока ограничусь немногим. Уже на втором году войны каждый сколько-нибудь крупный начальник обзавелся походно-полевой женой. Занавес, прикрывавший альков, стал непременным атрибутом не только командных, но даже и наблюдательных пунктов, находившихся в максимальной близости к противнику.

И грянул гром... Нарочный принес шифровку-приказ Военного совета армии: "Всех б...й, состоящих при командных пунктах, убрать немедленно под угрозой расстрела. Исполнение донести сегодня же. Голубев, Шабалов".

На следующий день, вызванный к командующему и находясь у него в кабинете, я сделался невольным свидетелем смешной и в то же время драматической сцены.

Адъютант доложил Голубеву о неожиданном визите, и почти тотчас в комнату влетел командир корпуса генерал Н. Задыхаясь от волнения, он просит оставить ему Машу, за честь и верность которой...

Командующий, поднявшись во весь свой двухметровый рост:

- Вот уже три недели я жду от тебя обещанного языка, а достала его моя, а не твоя разведка. Ты даже не знаешь, кто перед тобой, с кем воевать будешь... Я-то подумал - ты с языком, а оказалось, с...

- Товарищ командующий. Разрешите, я сам возглавлю разведку, сегодня же пойду...

- Не хватало еще, чтобы тебя самого поймали... Иди, если уж не терпится, но не далее нейтральной... Поймаешь, оставлю тебе девку. Бывай.

В ту же ночь языка достали. И не простого. Оказался штабной майор с полным набором карт. Так что же движет миром?

Возвратившись к себе во второй эшелон и доложив о чем следовало прокурору армии Дунаеву, лежавшему с переломанной ключицей (свалился с лошади), я было уже поднялся, чтобы отправиться в столовую, как был остановлен вопросом:

- Вы, кажется, что-то мне говорили о комиссаре Мешкове?

- Это мой дивизионный комиссар.

- Был им. Теперь он в следственной части и терпеливо ждет вашего пришествия. Хотя и не подозревает, как я думаю, с кем именно ему предстоит встретиться.

- По дамской шифровке? - догадался я.

- А он что, и ранее был слаб по этой части?

- Вроде того.

- Командующий ничего не говорил? Значит, от Шабалова. Отправьте вы его в прокуратуру фронта. Их номенклатура, пусть разбираются. А вам неудобно.

И тут-то я вспомнил лейтенанта-переводчика, вскоре убитого шальной пулей. Шекспировские страсти заклокотали у меня в груди. И заглохли. Как только увидел, что стало с беспогонным полковником. Как только он поднял на меня расширенные зрачки и вытянулся по той же стойке.